Крадущиеся на глубине   ::   Янг Эдвард

Он ждет, пока твои глаза привыкнут к темноте, сдает тебе вахту и, не задерживаясь, покидает мостик. Как ты ему завидуешь! Ты стараешься устроиться поудобнее, чтобы с минимальными потерями пережить два часа, но понимаешь, что ничего хорошего тебя не ждет. Ты напряженно всматриваешься в темноту шторма, инстинктивно втягивая голову в плечи, когда лодку окатывает очередной порцией ледяной воды. Причем ты втайне подозреваешь, что море метит специально в тебя. Бинокль при такой погоде бесполезен. Ты смотришь по сторонам и чувствуешь, как вода хлюпает в ботинках, ледяными струйками стекает по шее, проникает в перчатки и леденит пальцы, делая их деревянными. Ты всматриваешься в море, стараясь уловить какие-нибудь признаки приближающегося затишья, но понимаешь тщетность этих попыток. Прямо перед тобой виднеется носовая часть субмарины. Она то выныривает на поверхность, то зарывается в воду, подпрыгивая и дергаясь, как раненый кит на пути в преисподнюю. Ты стискиваешь зубы, отгоняя от себя остатки сна. Любопытная закономерность: чем ближе конец вахты, тем дольше тянется время. Если тот, кто должен тебя сменить, опаздывает, ты начинаешь ненавидеть его со страстью, на которую никогда не считал себя способным. Когда он наконец выползает из люка, произнося подобающие извинения, ты боишься раскрыть рот, чтобы не наговорить лишнего. Но когда ты сходишь с мостика и делаешь первые шаги вниз по трапу, то думаешь только о теплой койке и четырех часах блаженного сна.

Васко всегда опаздывал на вахту. Старший помощник наотрез отказался от чести быть сменяемым капитаном, и эта тяжкая доля выпала мне. Поэтому мои вахты всегда длились на десять - пятнадцать минут дольше. Потом нам пришла в голову великолепная идея: сдвинуть время начала каждой вахты на десять минут, не сообщая об этом Васко. Все прошло нормально, но теперь Васко не переставал жаловаться, что старший помощник всегда является на вахту с опозданием. У нас появилась привычка, сдавая и принимая вахту, говорить на искаженном немецком языке, изображая двух чопорных немецких офицеров. Процедура всегда завершалась фразой "Боже, храни Англию" и нелепым нацистским приветствием. Иногда мы старались все это пропеть, превращая комедию в отдаленное подобие вагнеровской оперы. Впередсмотрящие, наверное, считали, что у нас от холода повредился рассудок.

При такой погоде у нас не было покоя и днем, когда мы шли под водой. Волны часто были такими высокими, что даже на перископной глубине лодка качалась, как взбесившийся маятник; приходилось изрядно потрудиться, чтобы удержаться на нужной глубине. В перископ мы видели только бешеную пляску волн, а горизонт, если его удавалось разглядеть, прыгал так быстро, что за ним почти невозможно было уследить. Зеленые волны окатывали перископ, оставляя на линзах клочья пены. Иногда, чтобы окончательно не выдохлись батареи, нам приходилось уходить на большую глубину, обрекая себя тогда на полную слепоту. Следует отметить, что в открытом море движение волн ощущается даже на глубине 80 футов.

Всплытие в условиях сильного шторма - тоже непростое дело. До того как вода вытечет из негерметичных частей надстройки и лодка достигнет полной плавучести, она очень неустойчива, и, если всплыть так, что волна будет бить в борт, при ее ударе есть опасность опрокидывания. Первые лодки класса S были несовершенны именно в этом отношении, и считается, что одна из них была потеряна именно по причине опрокидывания. Поэтому мы всегда проявляли при всплытии повышенную осторожность: лодку ставили носом к волне. При погружении, наоборот, ставили лодку бортом к волне, чтобы подъемная сила не препятствовала погружению.