Март-апрель   ::   Кожевников Вадим

Капитан выгреб из ямы снег, наломал ветвей и постелил на них плащ-палатку.

- Вы хотите спать? - спросила, проснувшись, девушка.

- Часок, не больше, - сказал капитан. - А то я совсем забыл, как это делается.

Девушка начала выбираться из своего спального мешка.

- Это еще что за номер? - спросил капитан приподымаясь.

Девушка подошла и сказала:

- Я лягу с вами, так будет теплее. А накроемся мешком.

- Ну знаете... - сказал капитан.

- Подвиньтесь, - сказала девушка. - Не хотите же вы, чтобы я лежала на снегу... Вам неудобно?

- Подберите ваши волосы, а то они в нос лезут, чихать хочется и вообще...

- Вы хотите спать - ну и спите. А волосы мои вам не мешают.

- Мешают, - вяло сказал капитан и заснул.

Шорох тающего снега, стук капель. По снегу, как дым, бродили тени облаков.

Капитан спал, прижав кулак к губам, и лицо у него было усталое, измученное. Девушка наклонилась и осторожно просунула свою руку под его голову.

С ветви дерева, склоненного над ямой, падали на лицо спящего тяжелые капли воды. Девушка освободила руку и подставила ладонь, защищая лицо спящего. Когда в ладони скапливалась вода, она осторожно выплескивала ее.

Капитан проснулся, сел и стал тереть лицо ладонями.

- У вас седина здесь, - сказала девушка. - Это после того случая?

- Какого? - спросил капитан потягиваясь.

- Ну, когда вас расстреливали.

- Не помню, - сказал капитан и зевнул. Ему не хотелось вспоминать про этот случай.

Дело было так. В августе капитан подорвал крупный немецкий склад боеприпасов. Его контузило взрывной волной, неузнаваемо сожгло пламенем. Он лежал в тлеющей, черной одежде, когда немецкие санитары подобрали его, приняв за немца, и вместе с пострадавшими немецкими солдатами отнесли в госпиталь. Он пролежал три недели, притворяясь глухонемым. Потом врачи установили, что он не потерял слуха. Гестаповцы расстреляли Жаворонкова вместе с тремя немецкими солдатами-симулянтами. Ночью, тяжело раненный, капитан выбрался изо рва и полз двадцать километров до места явки.

Чтобы прекратить разговор, он спросил:

- Нога все болит?

- Я же сказала, что могу идти сама, - раздраженно ответила девушка.

- Ладно, садитесь. Когда понадобится, вы у меня еще побегаете.

Капитан впрягся в сани и снова заковылял по талому снегу.

Шел дождь со снегом. Ноги разъезжались. Капитан часто проваливался в выбоины, наполненные мокрой снежной кашей. Было тускло и серо. И капитан с тоской думал о том, удастся ли им переправиться через реку, на которой, вероятно, вода уже выступила поверх льда.

На дороге лежала убитая лошадь.

Капитан присел возле нее на корточки, вытащил нож.

- Знаете, - сказала девушка, приподымаясь, - вы все так ловко делаете, что мне даже смотреть не противно.

- Просто вы есть хотите, - спокойно ответил капитан.

Он поджаривал тонкие ломтики мяса, насадив их на стержень антенны, как на вертел.

- Вкусно, - удивилась девушка.

- Еще бы, - улыбнулся капитан. - Жареная конина вкуснее говядины.

Потом он поднялся и сказал:

- Я пойду посмотрю, что там, а вы оставайтесь.

- Хорошо, - согласилась девушка. - Может, это вам покажется смешным, но одной мне оставаться теперь очень трудно. Я уже как-то привыкла быть вместе.

- Ну-ну! Без глупостей, - пробормотал капитан.

Но это больше относилось к нему самому, потому что он смутился.

Вернулся он ночью.

Девушка сидела на санях, держа пистолет в руке. Увидев капитана, она улыбнулась и встала.

- Садитесь, садитесь, - попросил капитан тоном, каким говорил всем курсантам, встававшим при его появлении.

Он закурил и сказал, недоверчиво глядя на девушку:

- Штука-то какая. Фашисты недалеко отсюда аэродром оборудовали.

- Ну и что? - спросила девушка.

- Ничего, - ответил капитан. - Ловко очень устроили.