Маска и душа   ::   Шаляпин Федор Иванович

— А Вы, Ваше Превосходительсгво, хорошо переносите гречневую кашу?

— Я?!. Съ семилѣтняго возраста, милостивый государь, перевариваю гвозди!..

Не люблю бахвальства. Но есть моменты, когда ничего другого сказать нельзя, и вообразить ничѣмъ инымъ нельзя, какъ именно звѣзднымъ звономъ, дрожащимъ въ небесахъ, этотъ глубокiй широкiй и вмѣстѣсъ тѣмъ легчайшiй русскiй генiй…

Только подумайте, какъ выражены свѣтъ и тѣнь у россiйскаго генiя, Александра Сергеевича Пушкина. Въ «Каменномъ Гостѣ» мадридская красавица говоритъ:

«Приди! Открой балконъ. Какъ небо тихо,

Недвижимъ теплый воздухъ, ночь лимономъ

И лавромъ пахнетъ, яркая луна

Блеститъ на синевѣгустой и темной,

И сторожа кричатъ протяжно, ясно!..

А далеко, на сѣверѣ— въ Парижѣ,

Быть можетъ, небо тучами покрыто,

Холодный дождь идетъ и вѣтеръ дуетъ»…

Далекоѣна сѣверѣ— въ Парижѣ. А написано это въ Россiи, въ Михайловскомъ, Новогородской губернiи, въ морозный, можетъ быть, день, среди сугробовъ снѣга. Оттуда Пушкинъ, вообразивъ себя въ Мадридѣ, почувствовалъ Парижъ далекимъ, севернымъ!..

Не знаю, игралъ ли Александръ Сергѣевичъ на какомъ нибудь инструментѣ. Думаю, что нѣтъ. Ни въ его лирикѣ, ни въ его перепискѣнѣтъ на это, кажется, никакихъ указанiй. Значитъ, музыкантомъ онъ не былъ, а какъ глубоко онъ почувствовалъ самую душу музыки. Все, что онъ въ «Моцартъ и Сальери» говоритъ о музыкѣ, въ высочайшей степени совершенно. Какъ глубоко онъ почувствовалъ Моцарта — не только въ его конструкцiи музыкальной, не только въ его контрапунктахъ или отдѣльныхъ мелодiяхъ и гармоническихъ модуляцiяхъ. Нѣтъ, онъ почувствовалъ Моцарта во всей его глубокой сущности, въ его субстанцiи. Вспомните слова Моцарта къ Сальери:

«Когда бы всѣтакъ чувствовали силу

Гармонiи! Но нѣтъ: тогда бъ не могъ

И мiръ существовать, никто бъ не сталъ

Заботиться о нуждахъ низкой жизни».

Такъ именно, а не иначе могъ говорить Моцартъ. Пушкинъ не сказалъ: «силу мелодiи», это было бы для Моцарта мелко. Онъ сказалъ: «силу гармонiи». Потому, что какъ ни поютъ звѣзды въ небесахъ, какiя бы отъ нихъ ни текли мелодiи, суть этихъ мелодiй, пѣсенъ и самыхъ звѣздъ — гармонiя.

Всѣпротиворѣчия русской жизни, русскаго быта и русскаго характера, образцы которыхъ читатель не разъ встрѣтитъ въ моихъ разсказахъ, находятъ, въ концѣконцовъ, высшее примиренiе въ русскомъ художественномъ творчествѣ, въ гармоническихъ и глубокихъ созданiяхъ русскаго генiя.



II. У лукоморья дубъ зеленый…



4



Я иногда спрашиваю себя, почему театръ не только приковалъ къ себѣмое вниманiе, но заполнилъ цѣликомъ все мое существо? Объясненiе этому простое. Дѣйствительность, меня окружавшая, заключала въ себѣочень мало положительнаго. Въ реальности моей жизни я видѣлъ грубые поступки, слышалъ грубыя слова. Все это натурально смѣшано съ жизнью всякаго человѣка, но среда казанской Суконной Слободы, въ которой судьбѣбыло угодно помѣстить меня, была особенно грубой. Я, можетъ быть, и не понималъ этого умомъ, не отдавалъ себѣвъ этомъ яснаго отчета, но несомнѣнно какъ-то это чувствовалъ всѣмъ сердцемъ. Глубоко въ моей душѣчто-то необъяснимое говорило мнѣ, что та жизнь, которую я вижу кругомъ, чего-то лишена. Мое первое посѣщенiе театра ударило по всему моему существу именно потому, что очевиднымъ образомъ подтвердило мое смутное предчувствiе, что жизнь можетъ быть иною — болѣе прекрасной, болѣе благородной.

Я не зналъ, кто были эти люди, которые разыгрывали на сценѣ«Медею» или «Русскую Свадьбу», но это были для меня существа высшаго порядка. Они были такъ прекрасно одѣты! (Одѣты они были, вѣроятно, очень плохо). Въ какихъ-то замѣчательныхъ кафтанахъ старинныхъ русскихъ бояръ, въ красныхъ сафьяновыхъ сапогахъ, въ атласныхъ изумруднаго цвѣта сарафанахъ.