Нашествие. Неизвестная история известного президента.   ::   Матикевич Владимир

Не выдержим мы тут, всем конец придет.

Катерина поехала в Оршу. Там на льнокомбинате набирали девчат. Стала учиться на ленточницу.

Он хорошо помнил этот невеселый рассказ матери. Он все помнил, даже то, что хочется поскорее забыть.

Вот их класс вывезли убирать картошку. Все в поле, а он на верхушке дерева воет по-волчьи. Обучил его этому вечно пьяный брат матери Трофим. Этот Трофим предрекал его будущее: «Дебильный ты, Сашка, но настырный – всех нас в роду превзойдешь». Учитель немецкого языка Акминский картошку копал со всеми вместе: «Это хлеб наш белорусский, ему замены нет». Ненавидел он этого Акминского уже давно. С тех пор, как тот устроил выволочку ученику Саше Лукашенко за доносительство на товарищей по школе.

«На тебе, фашист поганый!» – схватил камень, и прямо в глаз. Эдуард Владимирович от боли и неожиданности на землю рухнул.

– Ты что делаешь? – накинулись на Сашу дети с ведрами. Кто-то вмазал ему в поддых.

– Байстрюк есть байстрюк!

– Отпустите его, не говорите так больше. – Акминский разнимал дерущихся.

До хаты пробирался чужими садами. Под ногами катились яблоки, мешали идти. Он их тоже ненавидел.

– Мама, я байстрюк?

– Да ты о чем, сынок?

– Я про батьку. Был он или нет?

Катерина погладила сына по голове:

– Был у тебя батька. Если б не был, то и тебя не было бы… Но не наш деревенский, не нашей крови… Кровь, сынок, не выбирают…

– А почему я байстрюк?

– Так глупости это все. Каждый ребенок байстрюк, если батьки не знает.

– А я почему не знаю?

– Немаулятка ты был. А батька Гриша – цыган он по роду, так тебя и не увидел. На льнокомбинате он очес вывозил. Нормальный батька, только с одним глазом… А цыгане, знай, сынок, не все воры да обманщики.

– Почему же он не с нами?

– Катерина задумалась, помолчала.

– Не один он был… С бабой, семьей большой… Да и без глаза… Цыган. Как такого в деревню нашу тащить? Да и он не захотел.

– Когда его встречу – убью.

– Катерина вздрогнула.

– Так нельзя про людей говорить, особливо про батьку.

Он насупился, схватил топорище и швырнул в стену.

– Я бы его, цыгана, вот так, вот так. Не называли бы меня байстрюком.

– Да опомнись ты. Мать я твоя, дом у тебя есть, веска, люди наши…

– Сволочи они все.

– Не слушаешь ты меня, сынок. Не знаю, как и объяснить тебе все.

– Да ладно, ну дурень я, ну отпетый дурень.

– Не надо так, поберегись ты, чума над тобой летает. Я сон видела: чума прямо над головой.

– А ты не боись, мать. Только я доберусь до них, уж доберусь.



«Курощуп»

Из воспоминаний С., соседа А.Г. Лукашенко:

«Деревня наша небольшая. Вся на виду. Мы его байстрюком не называли. Иногда за глаза, бывало, а так ни за что. Да не один он был таким. Придурковатый – это было. Особенно по малолетству. Рожала его Катька тяжело, отхаживала долго. Зато когда поднялся на ноги – черненький, вертлявый, чистый цыганенок, – настрадалась от него, на две жизни хватит. Злым рос, уж неизвестно отчего. Бывало, повадится в чужой сад – не отобьешься. Столько шкоды наробит… Сейчас он Президент, самый честный, говорить научился, а тогда? Всякое было… И кошку без причины придавит, и поленницу дров разнесет, особливо у того, кого невзлюбит. Не любили его в деревне, хотя и прощали его выкрутасы – безотцовщина. Были ли у него деревенские прозвы? Ну как без них. Звали курощупом, пока в школу не пошел. Блажь имел, любил курей щупать. Засунет свой неокрепший палец в задницу и, обнаружив там яичко, орет на всю улицу, мамку зовет. А как в школу пошел, Катька нарадоваться не могла – учился старательно. Пел, стихи про любовь рассказывал, активистом был. Как водится, любил шепнуть о непорядках в классе кому надо. Били его за это, да не шибко – свой и добра желает. У себя – ни кола, ни двора.