О современном лиризме   ::   Анненский Иннокентий

---------------------------------------------

Анненский Иннокентий

О современном лиризме



Иннокентий Анненский

О современном лиризме

"ОНИ"

Жасминовые тирсы наших первых менад примахались быстро. Они давно уже опущены и - по всей линии. Отошли и иноземные уставщики оргий. Один Малларме - умер, и теперь имя его, почти классическое, никого уже не пугает. А другой - Маврикий Метерлинк - успел за это время обзавестись собственной "Монной Ванной", и стилизаторы "Синей птицы" уже не вернут нам его нежных лирных касаний. Три люстра едва прошло с первого московского игрища , а как далеко звучат они теперь, эти выкликания вновь посвященной менады!

Мертвецы, освещенные газом...

Алая лента на грешной невесте .

"Серебрящиеся ароматы" и "олеандры на льду" - о, время давно уже ^смягчило задор этих несообразностей. А то, что было только книжным при своем появлении, получило для нас теперь почти что обаяние пережитости,

Пускай самая короткая из поэм

О, закрой свои бледные ноги! {*}

{* Сравни обещанную немцами "Nordlicht" [северный свет (нем.)] сверхкосмика - ? - Теодора Деблера толщиной в две Илиады (30 000 стихов) .}

навеяна стихами Малларме

О la berceuse avec ta fille et l'innocence

De vos pieds froids -

дымка раздражения, которая вокруг нее скопилась, заставляет думать, что в жасминовом тирсе было, пожалуй, и немного крапивы.

Современная менада уже совсем не та, конечно, что была пятнадцать лет назад.

Вячеслав Иванов обучил ее по-гречески. И он же указал этой, более мистической, чем страстной, гиперборейке пределы ее вакхизма.

Бурно ринулась Менада

Словно лань,

Словно лань,

С сердцем, вспугнутым из персей,

Словно лань,

Словно лань,

С сердцем, бьющимся, как сокол

Во плену,

Во плену,

С сердцем яростным, как солнце

Поутру,

Поутру,

С сердцем жертвенным, как солнце

Ввечеру,

Ввечеру...

Эти победные кретики четных строк, которые мало-помалу ослабевают в анапесты (во плену, поутру, ввечеру) - поистине великолепны. И "Вакханку" охотно декламируют в наши дни с подмостков.

А кто не оценит литературной красоты и даже значительности заключительных строк новой оды с ее изумительным, ее единственным на русском языке не окончанием, а затиханием, даже более - западанием звуков и символов:

Так и ты, встречая бога,

Сердце, стань,

Сердце, стань.

У последнего порога

Сердце, стань,

Сердце, стань.

Жертва, пей из чаши мирной

Тишину,

Тишину...

Смесь вина с глухою смирной

Тишину,

Тишину...

Вам, конечно, чудится здесь символ сознанных сил и власти над настроением. Но мне - бог знает почему - жалко той наспех обученной ритуалу и неискусной в самом экстазе менады, про которую когда-то уверяли, что она видит

Фиолетовые руки

На эмалевой стене .

Эти годы давно канули в вечность, и мы уже не умеем быть дерзкими. В самом вызове мы стали или равнодушны, или педантичны.

Вот пьеса Бальмонта в одном из его последних лирических нагромождений ("Птицы в воздухе", 1908 г.).

Ты хочешь убивать? Убей.

Но не трусливо, торопливо,

Не в однорукости мгновенного порыва,

Когда твой дух - слепых слепей!

Коль хочешь убивать, убей

Как пишут музыку - красиво .

Тут, конечно, почувствуешь прежде всего не дерзость, как таковую, по существу - дерзость. И вовсе не в том дело, что на место Моисеевой заповеди самовольно выскочило какое-то "убей". Мало что ли мы их переварили за последние годы, всех этих tue-la, tue-le, tue-les {Убей ее, убей его, убей их (фр.).} .

Но не поражает ли вас в пьесе полное отсутствие экстаза, хотя бы искусственного, подогретого, раздутого? Задора простого - и того нет, как бывало:

Хочу одежды с тебя сорвать!

Напротив, в строчках засело что-то серьезное, вяло-учебное.

Я не смеюсь над лириком, который до сих пор умеет быть чарующим...