Пересылка (Из повести Звездопад)   ::   Астафьев Виктор Петрович

Когда маршированье набирало силу и капитан уставал прыгать по балкону, следовала новая требовательная команда: "Пес-снюуу!" И строй кривоногих, одноруких, кособоких и одноглазых просмешников и злодеев гаркал самую-самую любимую песню капитана Старокопытова:

Н-на радном ба-арту линкора

В неба смо-о-отрят ма-а-ачты,

Й-я вернусь, па-адружка, скоро,

Н-не грусти, не пла-аачь-ты...

Что с этой песней делали доходяги-нестроевики - уму непостижимо! Ее изворачивали каждый на свой манер и лад. Коляша Хахалин внес в песню свежую струю и вместо: "Ты стояла у причала и рукой махала", воротил: "Ты стояла, сено ела и хвостом махала!" И отдохнувшая, отъевшаяся публика, громко подпердывая на ходу, с восторгом подхватывала новый текст, но капитан ничего уже не разбирал, он рыдал на балконе, как предводитель взбунтовавшихся мексиканцев, знаменитый Панчо Вилья на трибуне, когда, слушая вождя своего, вместе с ним рыдал весь народ, и все они отлично понимали и любили друг дружку.

- Мы там... - пытался молвить капитан Старокопытов. - Мы там... указывал он вдаль, на запад, - А они тут... А они... они...

Значит, мы там, на фронте, кровь проливали, бились с врагом, не жалея жизни, а они тут... стало быть, Шурка, не знай чем занимались, разлагались сами и расшатывали наш и без того не очень прочный и честный тыл. Распалив себя, капитан бросался в глубь голубого дома, прыгал за Шуркой вокруг стола на одной ноге и не мог ее настичь. Все же Шурка изнемогала раньше неистового капитана, капитан драл на ней одежды, пытался душить, но жена не допускала схватку до крайности, давала мужу неуклюжую деревенскую подножку - и боевой капитан, не удержавшись на кривой ноге, брякнув медалью, падал на пол. Шурка придавливала его к половицам.

- Задушил?! Взял? Взял? Вот тебе! - и совала в нос поверженному капитану фигушку!

- Ладно. Все! Помоги мне. Счас бойцы придут - разнимать. Нехорошо.

К той поре, как прийти нам на помощь слабой женщине и на выручку капитану, в голубом доме все уже утрясалось, и супружеская жизнь входила в норму.

Шура, подбираясь в доме, прибирая себя, плакала:

- Ну что тебе от меня надо, Ванечка? Я ж тебе говорила, был у меня ухажер в Малоярославце, мы с ним ходили, собирались пожениться, ну и... не избежали глупостей. Потом оборонные работы. Военные кругом. Обогреют, приласкают... Потом фронт, батальон твой и я, одинокая санитарочка, от вашего брата обороняйся, как от фашистских танков, они там и тут... со всех сторон наступают... так и давят... так и утюжат... Ты меня прибрал, спас. Спасибо тебе! Век не забуду! Но тебе нужна другая женщина, чистая, целомудренная. Я все понимаю, Ванечка! Истаскалась по вагонам, по баракам, по окопам и блиндажам - век не отмыться. Но разве я виновата в этом? Разве виновата, Ванечка? Я хоть раз, хоть что-нибудь позволила себе, как другие офицерские жены?.. Но ты доведешь!.. Позволю!

- Попробуй только!

- Ванечка, да отпусти ты меня домой! Не мучайся сам и меня не мучай. Ну, раз у тебя такое ранимое сердце, что сделаешь? Я попробую устроить свою судьбу по-своему, и ты устроишь свою, найдешь достойную женщину... Вон сейчас нашего брата сколько!.. А я и рожать не могу. Лишилась такой возможности. Отпусти, а? Ванечка!

- То-олько в гр-рробе! То-о-о-олько в цинковом, сургучом опечатанном гробе ты попадешь домой! Не будь я Иван Старокопытов!..

И так вот изо дня в день, из вечера в вечер. Скоро это перестало забавлять нас. И скоро мы все перезнакомились друг с другом, объели шелковицы на территории пересылки и вокруг нее. Порассказали друг другу и друг о друге все, что могли, отоспались, отъелись, устали, истомились ведь молодые все, хоть и поизувеченные.

И нас снова начали манить заманчивые дали. А тут и "покупатель" нагрянул, из недалеких мест, из-под Жмеринки, из какой-то почтовой части, где работали сплошь девушки, и наступила пора им демобилизовываться, ехать по домам. Надо было их кем-то заменять - военная почта работала с неослабевающим, даже с нарастающим темпом - отвоевавшиеся люди получили больше времени и бумаги для того, чтобы писать письма.