Дурак умер, да здравствует дурак!   ::   Уэстлейк Дональд

Но именно моя нечаянная доброта и принесла мне удачу. Дядюшка Мэтт не хотел завещать деньги ветеринарной лечебнице или учреждать стипендии для студентов-паралитиков, а родню свою презирал не меньше, чем она его. Но только не меня. Похоже, он интересовался мной, издалека наблюдал мою жизнь и понял, что я — такая же одинокая душа, как он сам, отторгнутая от поганой семейки и живущая в соответствии с собственными желаниями. Не знаю, почему он так и не познакомился со мной. Возможно, из боязни, что при ближайшем рассмотрении я окажусь ничем не лучше любого другого родственничка. Но, как бы там ни было, он наблюдал за мной и, вероятно, считал, что между нами существует некая общность. А в итоге взял да и оставил мне все свои деньги.

Происхождение этих денег было весьма туманным. Восемь лет назад дядюшка Мэтт подался в Бразилию, увезя туда кое-какой капиталец, о размерах которого никто ничего не знал. По-видимому, он долго копил эти деньги. Так или иначе, спустя три года дядька воротился домой с полумиллионом долларов в наличных деньгах, самоцветах и ценных бумагах. Похоже, никто понятия не имел, как ему удалось сколотить такое состояние. Более того, мать сообщила мне по телефону, что родня даже не подозревала о богатстве дядюшки Мэтта. «Очень многие люди относились бы к Мэтту совсем иначе, знай они о его состоянии, уж ты мне поверь», — сказала мать.

И я ей поверил.

Последние несколько лет дядюшка Мэтт жил здесь, в Нью-Йорке, в квартире гостиничного типа на Южной Сентрал-Парк-авеню. Двенадцать дней назад он умер и был скромно предан земле, после чего поверенный Маркус Добрьяк вскрыл завещание. В числе прочих указаний было и такое: не уведомлять меня о кончине дядьки и завещательном отказе имущества, пока не будет покончено со всей правовой путаницей. «Мой племянник Фредерик — человек ранимый и чувствительный, — говорилось в завещании. — Присутствие на похоронах может взволновать его, а от канцелярской волокиты у него начнется зуд».

Вот так-то. На все про все Добрьяку понадобилось двенадцать дней.

Впрочем, в моем нынешнем состоянии я бы предпочел, чтобы волокита длилась двенадцать лет. Или двенадцать веков. Я был обладателем сотен тысяч долларов, я сидел в баре в обществе Райли и ждал, когда принесут «джек дэниэлс» со льдом, но при этом испытывал лишь тошнотворный страх.

Ну, да худшее было еще впереди. Когда нам принесли виски, и я единым духом ополовинил свой бокал, Райли сказал:

— Фред, давай-ка внесем ясность в вопрос о деньгах, а потом поговорим и о другом.

— О чем, например?

— Сначала разберемся с деньгами.

Я подался вперед.

— Хочешь знать, откуда они взялись?

Похоже, Райли удивился.

— Разве ты еще не догадался?

— Как это? Что-то я тебя не пойму.

— Фред, ты когда-нибудь слышал о Мэтте Грее по кличке «Короткая Простыня»?

Имя показалось мне знакомым, но очень и очень смутно.

— О нем писал Маурер? — спросил я.

— Не знаю, возможно. Это мошенник со Среднего Запада, которому было уже за сорок, когда он выстелил треть страны пустыми расписками, будто октябрьский листопад.

— Моего дядьку звали Мэтью Грирсон, — напомнил я.

— "Короткую Простыню" тоже, — ответил Джек. — Мэтт Грей — нечто вроде рабочего псевдонима.

Я нетвердой рукой потянулся за бокалом. Хоть он и был наполовину пуст, тем не менее, я ухитрился облить виски большой палец. Проглотив остатки питья, я облизал палец, посмотрел на Райли, похлопал глазами и сказал:

— Стало быть, я унаследовал триста тысяч долларов от мошенника?

— И теперь надо подумать, где безопаснее всего их хранить.

— От мошенника, — повторил я. — Райли, неужели ты не понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — раздраженно ответил он. — Фред, мне не до шуток.

Я хихикнул.