Рапорт   ::   Чудакова Валентина Васильевна

Вот и направим.

А меня сомнение одолевает: ведь туда же женщин наверняка не принимают! Тем более что время уже не военное.

- А при чем тут женщины? - пожимает комбат плечами. - Ведь ты за мужчину воевала, да и сейчас на мужской должности находишься. Стало быть, имеешь полное право!

- По логике выходит вроде бы так, - соглашаюсь, - но мало ли у нас еще формалистов? Чтобы нам с тобою не конфузиться, ты бы запрос заранее послал. Этак умненько удочку забрось да все и разъясни.

Послал комбат запрос. Опять я вещмешок собираю. Но уже не горюю: не на век уеду, малость подучусь - и назад.

Через месяц приходит фирменный конверт. Вскрываю: здрасте! "Женщины мужского рода на курсы не принимаются. Старший писарь Иван Васюков". Это значит, запрос комбата за розыгрыш посчитали. За шуточку. Потому и подписал не начальник, а писарь.

Комбату-то что? Он парень веселый: хохочет да "Саратовские страдания" напевает:

И не расстаться никак нам

Июньской ночкой долгою,

Как не расстаться Жигулям

С саратовскою Волгою!

А я чуть не плачу: ну сколько можно над человеком издеваться? Что делать? Опять служу. А служба с каждым днем усложняется. Требования возрастают. Ну вот, например, моя ротная канцелярия целиком умещалась в походной сумке писаря. А теперь у меня целый штаб: три писаря, три мудреца, а разобраться, что к чему, не могут! А я бумажной волокиты терпеть не могу: вот и тонем безнадежно в бумажном море.

А между тем я как-то незаметно для себя хозяйством обросла: появились в роте кобылы, свинья супоросая, корова с теленком, и вся эта животная орда заботы требует, а времени и так не хватает!

Да и это бы еще ничего, если бы не приблудный козел Сидор. Досаждал он мне ежечасно - похлеще, пожалуй, чем деду Щукарю его Трофим бородатый. Это наши советские конники мне такую свинью тихой сапой подложили. Кавалерийский полк тут в Варшаве расформировывался, вот мне и подкинули полкового козла, в надежде, что женщина-фронтовик фронтовую животину не обидит. Да мне бы что? Пусть живет - сено жует. Но Сидор - ужас-с-ная скотина! Сивая бородища ниже коленей, шерсть клочкастая, вся в репьях, рога, что твои сабли. А нрава он весьма агрессивного: так и норовит кого-либо пониже спины пнуть. А ну как начальство забодает - неприятностей не оберешься!.. Только одну меня не трогает, точно чувствует, что я здесь хозяйка.

А под бородой у Сидора, на ременном ошейнике, как есть все фашистские ордена и медали брякают! Это его однополчане на прощание наградили. На привязи его не удержишь, в конюшне тоже, вот он и шкодничает по всему городу, ненасытная утроба. Там цветочки чьи-то скушал, там деревцо обглодал, чью-то скатерть пожевал. Не понимает, подлец этакий, что мы за границей находимся и должны себя вести пристойно и осмотрительно.

Благодарные варшавяне не решаются устроить такому заслуженному козлу самосуд - каждый день приходят ко мне и вежливо жалуются: "Ваш козэлик шкода. Проше пани..." Вот и плачу за потраву из собственного кармана да извинения приношу. А Сидор ко мне привязался как собака - ходит по пятам, точно дрессированный: я в штаб, и он за мной, я на танцы, и он в клуб. Стыдно признаться: меня наши солдаты прозвали совсем по-чеховски, но только на польский лад: "Пани с козэликом". Козэлик - черт с рогами!

Однажды он так нашкодничал, что старшина буквально из себя вышел и заявляет мне: "Расстреляю мародера перед строем!" - "Валяй, - махнула я рукой, - надоел!" А потом вдруг жалко стало: козел Сидор ведь на собственных копытах от города Белого с конниками в Европу пришел! Да и козел-то не простой - ученый! Все команды понимает, на ротное построение первым прибегает: на правый фланг - и бороду вверх! Стоит и не шелохнется.