Родное небо   ::   Молоков Василий Сергеевич

Но в какое сравнение мог идти этот двигатель с мотором самолета?! Очень хотелось поближе познакомиться с его устройством, заглянуть внутрь.

И вот однажды судьба, как говорится, улыбнулась мне. Командир взвода объявил перед строем:

- Кто хочет идти в помощники к бортмеханикам? Нужны четыре человека.

Из строя вместе со мной шагнули вперед двадцать человек.

Начался отбор. Экзаменовали три офицера. Проверяли грамотность - умение читать, писать, знания по арифметике. Предлагали различать по лежавшим на столе брускам, где медь, а где железо. Расспрашивали о работе до армии. Я вошел в комнату, где проходила проверка, последним, почти не надеясь на успех. К этому времени там остался лишь один экзаменатор, другие, видно устав от собеседований, куда-то вышли. Рассказываю офицеру, что умею делать многое, да еще присочиняю, что с моторами (это с керосиновым-то двигателем!) знаком. Наконец, вопрос насчет образования. Ну, думаю, отступать теперь, когда проверка идет как будто благополучно, никак нельзя!

- Три класса церковно-приходской школы, - говорю как можно уверенней. Офицер был удовлетворен ответом и проверять мои знания не стал.

На другой день сообщили итоги отбора. И представьте: попал в число четырех! Вот она - судьба!

Пришел я наутро к пожилому бортмеханику (до сих пор помню его фамилию Петров) и признался:

- Наврал я, никакой школы не кончал, неграмотен. Только не прогоняйте, допустите к самолету, даю слово - не подведу.

Поверил мне механик. Внимательно посмотрел на меня и сказал:

- Старайся, парень. Работай на совесть да учись. Как же окрыляют человека доверие и доброта! Всю душу вкладывал я в работу, старался, чтобы все было сделано на совесть. С утра до вечера - у самолета. Мою, чищу крылья, фюзеляж, надраиваю медные рубашки цилиндров до сияния.

- Смотри до дыр не протри, - говорил мне механик, а иногда даже останавливал: - Хватит тебе! Уж слишком наш самолет выделяется.

Зимой гидросамолеты не летали и их ставили на ремонт: полностью разбирали моторы и чистили. Тут уж я влез, можно сказать, в самое нутро мотора. Каждую деталь, каждый винтик перемывал, протирал, смазывал и у механика все выспрашивал, что к чему.

Коллектив мастерской был дружный. С большим вниманием отнесся ко мне молодой моряк, только что окончивший училище в Кронштадте и теперь работавший на авиастанции техником (к сожалению, фамилии его не помню). Взялся он учить меня грамоте, да с таким старанием, желанием! Каждый свободный час отдавал занятиям со мной. Я-то все - к мотору да к мотору, а он заставляет: бери книгу, учись, читай, будь человеком.

На острове Дегербю мы жили оторванно от всего мира. Нам, рядовым, не полагалось знать о событиях, происходивших в стране, А ведь шел 1917 год. Мы чувствовали, что происходят какие-то перемены. Начальник авиастанции лейтенант Герберг, никогда прежде не заходивший к нам в казармы, вдруг стал появляться у нас почти каждый день, спрашивать, как живем. Удивлялись мы - к чему бы это? Ведь раньше он нас и за людей не считал, идет, бывало, будто не видит.

Примерно в конце апреля в гавань острова зашли наши корабли. На авиастанцию явились два моряка с поразительной новостью: царя свергли! Они провели у нас первое необычное собрание, побеседовали с нами. И почувствовали мы тогда в себе силу: решились открыто выступить против фельдфебеля. Он был очень жесток, да еще присваивал себе все заработанные нами деньги. Фельдфебель, поняв, что придется за все отвечать, в ту же ночь исчез.

Осенью меня послали учиться.в школу авиамехаников при авиастанции города Або (Турку). В порту города стояли корабли нашего флота, и, конечно же, русские моряки определяли там политическую обстановку. Школа авиамехаников находилась в трех километрах от города, на заливе, но и до нас доходили слухи о назревавших грозных событиях в России.