Рота, подъем!   ::   Ханин Александр

Хотите, я все модификации "калаша" сейчас напишу?

Подполковник посмотрел на майора. Майор кивнул и добавил:

– На курсах много экспериментального оружия. Нам кое-что показывали.

– Ладно, Вы доказали мне свои знания, – смирился подполковник и исправил прямо в зачетке оценку. – Жду Вас на следующей сессии. Всех ждет зачет по предмету, и он не будет легче экзамена.

Зачета не было. В феврале Михаил Горбачев издал указ о прекращении призыва студентов из институтов, о демобилизации тех, кто отслужил больше года, являясь студентом на момент призыва, и о прекращении обучения на военной кафедре гражданских ВУЗов тех, кто отслужил положенный срок срочной службы. Узнав о такой радости на первом же занятии на военной кафедре в семестре, мы рванулись к деканату и положили на стол профессора Горелова заявления.

Дополнительно освобожденный день от занятий открывал новые, радостные перспективы.

Таким образом, я прекратил свои контакты с армией, так и не дойдя до звания лейтенанта, к чему, в общем-то, и не стремился.

Но армейское прошлое не давало о себе забыть. Весной, войдя в магазин в центре города, я увидел знакомое лицо. Пока я всматривался в узнаваемые черты, высокий, слегка сутулый молодой мужчина достал из кармана плотный блокнот, перелистал, не отрывая от меня внимательных глаз, и продекламировал: Ханин Александр Михайлович, проживает: город Ленинград, улица Халтурина, дом, квартира, номер телефона.

– Гераничев? – воскликнул я. – Какими судьбами к нам?

– Решили с женой погулять по Питеру. Познакомься. Моя жена – Аня.

– Очень приятно. Молодцы. Как в части дела? Вы уже старший лейтенант?

– В какой части?

Вопрос лейтенанта поставил меня в тупик, но Гераничев сам вывел меня из ступора.

– Я больше не служу. Ушел в запас. Преподаю историю в техникуме и работаю. Рисую вывески для кооперативщиков. Очень хорошо платят. Я даже не думал, что может быть такая спокойная и хорошо оплачиваемая жизнь, да еще и всего за несколько часов работы. Без нарядов, без скандалов, без… А наши разговоры я помню. Семью, – бывший взводный с любовью посмотрел на супругу, – вижу каждый день. Хорошо без армии.

Гераничев рассмеялся своим словам.

– А что случилось, товарищ лейтенант?

– Долгая история, – поежился мой бывший командир.

В его глазах совмещались радость с грустью, и мне вдруг стало жалко его, человека, который всей душой болел за дело, за службу, за армию, стремился сделать армейскую карьеру и вдруг стал "писарем кооперативщиков". Именно на таких людях, свято верящих в то, что они делают очень нужное дело, держались и держатся армии всех стран и народов. На людях, которые готовы и в огонь, и в воду, если последует приказ. Именно о таких людях снимают фильмы, и о таких людях пишут повести. Но только такие люди по неведомым причинам вдруг становятся крайними по независящим от них причинам, которые круто меняют их судьбу.

– Извините, товарищ лейтенант. Мне идти надо. До свидания.

– До свидания, – протянул он мне руку.

Я пожал крепкую сильную ладонь, и вышел из магазина, так и не купив то, за чем шел. Только через час я вдруг понял, что не предложил взводному зайти в гости, хотя жил совсем рядом. У меня даже не было стремления это сделать. От всего услышанного мне вдруг стало очень грустно, и я решил съездить в часть. Не бывает так, чтобы фанатично преданные делу офицеры просто так покидали армию.

Свое желание я осуществил осенью, когда листва начинает желтеть, но еще не опадает и приятная тихая погода сопутствует длительным прогулкам. В Ленинграде еще не ввели талоны на продукты, но мыло уже достать было невозможно. Его везли из Средней Азии или Москвы, где продажа осуществлялась только по предъявлению московской прописки.