В двух шагах от войны   ::   Фролов Вадим Григорьевич

Я впервые слышал, чтобы Антона назвали так, но сейчас меня это даже не удивило.

- Н-ну? - спросил Антон.

- Тоша, пусть они идут, а мы сюда зайдем, ладно?

- Зачем? - спросил Антон. - Они же там без меня не смогут. - Но тут же, глянув на Аню, весело сказал: - Эх, Анка! Чего я ради тебя не сделаю...

И он развел баян во всю ширину.

- А потише нельзя? - услышали мы сзади строгий голос.

Мы обернулись. Перед нами стоял высокий, совсем седой мужчина в белом расстегнутом халате. Под халатом - военная гимнастерка, а на ее петлицах медицинская эмблема и две шпалы. Военврач. Он внимательно оглядел нас, потом спросил Аню:

- Который?

Аня молча показала на Антона.

- Так, - сказал военврач, - вот что, дружок, - он положил руку на плечо Антона, - ты, я вижу, настоящий мужчина, а в жизни, точнее, на войне всякое бывает. - Он посмотрел на Аню. - Ты сказала ему?

Аня отчаянно замотала головой.

- Так. Ну, тогда держись, дружок, - сказал майор, - там, в этой палате, твой отец... кажется.

Антон выпустил из рук баян, и он, повиснув на плече, растянулся во всю длину, издав протяжный, глухой вздох. Военврач снял баян с плеча Антона, осторожно сдвинул мехи и поставил баян на подоконник.

Я смотрел на Антона - он крепко сжал губы, и мне показалось, что у него даже потемнели глаза. Военврач обнял его за плечи, и они вошли в палату.

3

Арся лежал на береговом угоре* набережной, опершись на локти, и, прищурив глаза, смотрел на Двину. Река серебрилась, играла, и в мерцающей дымке узкой полоской виднелся напротив берег Кегострова. Легкие разорванные облака плыли в белесо-голубом небе. Слабый и теплый ветерок нес с собой запахи реки, свежей травы, смолистых досок.

_______________

* См. словарь в конце книги.

Шли по фарватеру транспорты и рыболовные траулеры, сновали катера. Под берегом покачивались лодки, и мягкая волна дружелюбно подшлепывала их просмоленные днища. А над ними высоко в небе к Терскому берегу, наверно, на Мурман, тянет тройка тяжелых самолетов. И стремительно несется вниз по реке серый сторожевик, оставляя за кормой пенные буруны, и даже здесь, на берегу, отчетливо слышен ровный и мощный гул его моторов.

А солнце светит как ни в чем не бывало, и ветерок такой ласковый, мирный...

От сверкающей воды рябит в глазах, и у Арси начинает кружиться голова. А раньше-то, до войны, не кружилась... Интересно, дадут сегодня матери хоть рыбешку эту - сайку?

Арся сплевывает в сторону тягучую слюну, ложится на живот и опускает голову на скрещенные руки. К чертям собачьим! Еще об этой тюленине думать. Сейчас притащится Колька Карбас и опять начнет ныть: "Надо же, в концы концах, чего-то делать! Таки здоровы парниши, а тут прохлаждаются. Чего мы, елки-моталки, воевать не сумеем, чо ли? Али ты, Арся, винтовку не удержишь? Али я не удержу? Я знаешь как стрелить могу?.."

"Принесло этого Карбаса на мою голову. Сидел бы там, в своей Мезени..." - злится Арся, но тут же одергивает себя: куда же ему деваться было? На отца похоронка пришла, старший брат где-то воюет, а мать... мать в море на рыбалке утонула. Никого у парня не осталось. А здесь, как он говорит, в Архангельском городе, тетка у него какая-то, все свой человек.

И связались они с ним странно: идет длинный, тощий, как скелет, по Поморской, а в руках - связка рыбы, селедка беломорская, жирная. На рынок топает, шкиля. Еще и рыбкой помахивает.

- Ты! Дай хоть одну, - сказал Арся.

- Хотишь?

- А пошел ты... спекулянт!

Парень не обиделся. Он наклонился и посмотрел Арсе в глаза.

- Голоду-у-ха, - сказал он сокрушенно, сунул Арсе всю связку и, не оглядываясь, ушел.

Потом они встретились случайно, и Арся сказал:

- Ты, длинный, не сердись. Рыба твоя вкусная была.

- Ну, - сказал длинный.

- Как звать-то тебя? - спросил Арся.

- Колька мы. А вообще-то, Карбасом дразнят... робята.

- Мезенский?

- Ага! Как узнал-то?

- Говоришь так.

Они подружились.