Взлетная полоса длиною в жизнь   ::   Кондауров В Н

В какое-то мгновение я чётко представил себе, как врезаюсь в кусты, почти услышал хруст ломающейся фанеры, и мне стало страшно. Это всё! Конец. Больше уже никогда мне не разрешат взлететь. Ведь сколько потребуется времени, чтобы починить планер. В отчаянии я рванул ручку управления в противоположную сторону и с удивлением заметил, как планер послушно перешёл в другой крен. "Слушается!!!" - ликовало в душе. Почувствовав уверенность, стал пробовать, отклоняя ручку в разные стороны. Аппарат был послушен мне, но высота потеряна, и садиться пришлось прямо перед собой в мирно пасущееся стадо. Благополучно избежав столкновения, я закончил пробег и остановился прямо перед огромным быком, свирепо уставившимся на меня. Планер плавно, как уставшая птица, прилёг на крыло. Долго я сидел неподвижно, не в силах осознать того, что случилось. Было видно, как по склону горы мчатся вниз мои товарищи, радостно махая руками и что-то крича. От всего пережитого я весь дрожал, а пальцы в волнении выбивали дробь на серебристой перкали. "Я буду летать, я буду летать!", - билась в сознании одна и та же ликующая мысль.

Конец полётов ознаменовался небольшой пирушкой в ангаре. Я сидел в кабине По-2 и был на седьмом небе от счастья.

На другой день мы повторили выезд в "самоволку". Неожиданно резко похолодало, пошёл снег, но нас это не остановило. Стараясь "ухватить" побольше полётов, садились не в долине, а искали место на склоне горы, поближе к вершине. Завоевав доверие у старших товарищей, я летал уже наравне с ними. Вскоре наступил день официальных полётов. "Смелым" и уверенным почерком своих подлётов я настолько удивил нашего инструктора, что он обнял меня и спросил:

- Вовочка, что с тобой случилось?

- Не мог же я ждать, когда мне будет шестнадцать лет, - скромно ответил я и отвёл глаза в сторону, сознавая, что обманывать своего Учителя - последнее дело.

Прошли годы. Уже осваивая испытательную работу, я имел прекрасную возможность не раз убедиться в том, что напряжённость - первый враг лётчика.

А тем временем "резиномоторные" полёты перестали нас устраивать, хотелось подниматься всё выше и выше. Мы требовали от Васечкина других технических средств для новых высот. Наконец пристроили сохранившийся ещё с войны американский мотоцикл "Индиан" под мотолебёдку и получили под крылом 50 м высоты. Затем такая же участь постигла наше единственное транспортное средство - ГАЗ-51. К тому времени, когда прибыла специальная автолебёдка "Геркулес", наш штопанный-перештопанный БРО-9 со стоном и скрипом разрезал воздух до высоты 300 м. Эти технические новшества входили в жизнь после очередного и жаркого спора с нашим Учителем:

- Нам надоело, как козлам, "прыгать" у земли!

- Ребята, подождите, получим "Геркулес" и залетаем, как орлы.

- Нет! Или делаем сейчас, или мы уходим.

- Хорошо, - сдавался тот, - но я с вами в тюрьму сяду. Время шло, планерная школа росла, приобретала всё больший вес и значимость. Первопроходцы уже числились в "стариках", сами становились инструкторами. На базу прибывали новые планеры. Помню мой первый вылет на А-2 с инструктором, когда я был неприятно удивлён тем обстоятельством, что ручка управления вдруг начала отклоняться без моего вмешательства. С тех пор не люблю полёты с проверяющим. Планер в воздухе был тяжёл в управлении и не вызывал чувства парения. "Летающий гроб", - шутили мы.

Помню, как наш начальник облётывал после сборки первый МАК-15. Одноместный, выполненный по схеме "бесхвостка", предназначенный для сложного пилотажа, он вызывал симпатии как своим видом, так и поведением в полёте. Сразу же после отрыва у нас, наблюдавших с земли, замерло дыхание: планер то опасно кренился в одну сторону, чуть ли не скользя консолью по траве, то вдруг лихорадочно, рывком перебрасывался в противоположную.