Записки командира роты   ::   Черниловский Зиновий Михайлович

- Пошли домой. Пока не нужен. Буду поступать в прокуратуру, по старой памяти. Давай, пока еще есть деньги, купим тебе и Гальке самое необходимое... Кто знает, как повернется... Пока ждал очереди, там и здесь, толковали - хотя и приглушенными голосами - об эвакуации...

- Эвакуации Москвы? Ты в это веришь?

- Нет, конечно. Но разве ты не видишь, как все обернулось. Теплая обувь, вот что важно.

Для московской прокуратуры я был своим человеком, да и вакансий образовалось предостаточно.

- В прокуратуре Куйбышевского района - ни одного следователя. Понимаешь? В городской тоже не густо, но хоть на девицах держимся. Не сочтешь?..

5

Спустя день, то есть уже 1 июля, был я при службе. И почти тотчас на мой стол легло любопытное дело. Для прочих моих детективов я уже заранее отвожу место на тех страницах, которые будут заняты воинскими буднями, а об этом расскажу сейчас.

Фамилия обвиняемого была мне известна. Мелькала в печати: крупный инженер.

Прокурор района Иванов-Петров вручил мне "на всякий случай" ордер на арест и право вызова милицейской машины для конвоирования арестованного в места предварительного заключения.

- Саботаж, - сказал он назидательно, - всегда саботаж. А уж во время войны! Не мне вам объяснять, кандидат наук...

Короткий стук, и дверь стала тихонько отворяться. На пороге оказался высокий худой мужчина. Небрит. Галстук затянут, но ворот под ним не застегнут.

- Владимир Михайлович? Проходите. Садитесь. Здесь вам будет удобней. Разговор, предвижу, не скорый.

- Благодарю покорнейше. У вас тут уютно. Не ожидал. Еще несколько незначащих фраз. Подступаем к сути. Полное отрицание. По всем пунктам обвинения.

- Свидетели эти - мои враги. Они мне мстят за талант. Все - наговор!

- Мне были бы важны какие-нибудь видимые проявления неприязни.

- Да сколько угодно. Уже в том, как они со мной здороваются и прощаются.

- Как же?

- Суют руки. Чтобы заразить меня сифилисом. Это же ясно!

- Вы имеете в виду рукопожатие? Но ведь это общепринято. Я вас, признаться...

- Э-э, не говорите. Я ясно вижу, когда, как вы говорите, принято, а когда, простите, люэс...

Было от чего оторопеть. Все предшествующие два часа разговора не давали ни намека на умственную ущербность. Полноте! Уж не притворяется ли он? Откуда мне знать? А дело идет о жизни и смерти. Время на приговор быстрое. Без "Сербского" не обойтись. Что-то такое говорилось на лекциях по судебной психиатрии. Вялая форма шизофрении?

- Владимир Михайлович, разговор наш не окончен. Но домой вас отпустить я не могу. Вот и ордер на арест. Придется вам побыть некоторое время в заключении. До суда, если так повернется.

6

Сознаться, я далеко не всегда был столь деликатен, отправляя человека в тюрьму. Но тут было такое, что выше понимания.

- В тюрьму? Нет, вы этого не сделаете.

- Почему же? Разве вы не видите ордера?

- А мои мосты? Вы об этом подумали? Я в тюряге, а мои мосты, полагаете, будут стоять как стояли?

Я поднялся со стула и вызвал милиционера.

Прошло дней шесть или семь, и мне позвонили из Института судебной медицины имени Сербского. Провели в большую комнату, стол "покоем", врачи в белых халатах. Смотрят доброжелательно.

- Как же вы, батенька, отгадали? Что у вас было по психиатрии? Недаром, значит! Несомненная шизофрения. Так что никакой ответственности. Дело прекращается, вот вам наше заключение, а субъекта оставим у себя. Любопытный тип. Мозг ясный, знаний - кладезь. Но все до известной точки.

- Война порождает в людях притворство, - сказал я. - А руководства, могущего помочь следователю, как кажется, нет. Пациенту повезло в том, что вы рядом... А в Чухломе, что там?

- Мы и сами не очень-то тверды в такого рода распознавании, - ответил мне возглавлявший консилиум.