Записки советского офицера   ::   Пенежко Григорий

- Эй, пушкари! Артиллерия! Не стреляй! - закричал Кривуля.

Это громкое слово "артиллерия", отнесённое к маленьким батальонным пушечкам, сразу привело меня в себя.

- К батарее! - скомандовал я Кривуле и бросился к сержанту, на ходу диктуя командиру моей машины радиограмму в штаб.

Мотоциклисты несмело выходили на восточную окраину хутора, ведя непрестанную стрельбу из пулемётов в сторону пограничников.

- Будешь стрелять, когда они начнут отступать, а сейчас замри, приказал я сержанту, ложась возле него.

И я кратко изложил Кривуле свой план. Он должен был с одним взводом остаться здесь и принять командование батареей. Сержант, услыхав это, с радостью заявил:

- Согласен, командуй, а я пойду к своему орудию. Кривуле мой план тоже понравился.

- Хорошо! Спешите, не то опоздаете! Пушки - моя стихия, уж я им устрою свалку, - сказал он, мотнув чубом в сторону мотоциклистов.

Моя "малютка", во глазе двух взводов танкеток, скребя днищем по кочкам лощины, резво несётся к роще, по опушке которой только что подымались чёрные фонтаны.

Ответа на свою радиограмму я ещё не получил, и это волнует меня. "Возможно, я делаю не то, что надо", - думаю я. Мне никто не приказывал ввязываться в бой. Моя обязанность наблюдать и доносить штабу о том, что вижу, а не помогать соседям. Но я не могу равнодушно смотреть, как на моих глазах враг обходит нас. Я вспоминаю сообщения наших газет о том, как действовали немецкие мотоциклисты во Франции в 1940 году, и решаю, что сейчас самое важное не позволить противнику прорваться в тыл наших войск.

Нам удалось опередить немцев и занять западную опушку рощи. Но не успел ещё левофланговый взвод старшего сержанта Зубова заглушить моторы, как на гребень, прикрывавший хутор в четырёхстах метрах от нас, выскочила группа немецких мотоциклистов. Мотоциклисты продолжали двигаться, и это успокоило меня: решил, что они не заметили в роще наших танкеток. Вдруг один из мотоциклистов замахал флажком, показывая в мою сторону. Не целясь, я нажал гашетку пулемета и, сгоряча, выпустил весь диск.

Когда с мотоциклом было кончено, я подал ракеткой сигнал "В атаку!", и машина вынесла меня на опушку.

Чтобы увидеть, принят ли мой сигнал, я высунулся из башни. Эта неосторожность чуть не стоила мне жизни: только случайный поворот танкетки спас меня от огневой пулемётной трассы. Она пронеслась перед моими глазами.

Мой сигнал принят. На правом фланге взвод Зубова уже давит мотоциклы и теснит их ко мне. С хода врезаюсь в группу мотоциклистов и поливаю её пулемётными очередями. Вёрткие трёхколёсные машины рассыпаются во все стороны. Моя танкетка не может делать резких поворотов. Меня это злит, я ругаюсь и преследую противника по прямой на гребень; повторяю сигнал. Танкетки спешат ко мне, расстреливая на ходу не успевших скрыться за гребень мотоциклистов.

Оба взвода вслед за бегущим противником перемахнули гребень, и я увидел над зелёными волнами пшеницы цепь больших тёмных машин. Они тянули за собой пушки.

Едва успев дать красную ракету, я открываю почти в упор огонь по широкому стеклу встречной машины. Вздрогнув и перекосившись, она застыла на месте. Я - за бронёй танка, мне кажется, что эти воющие немцы, которые вываливаются из кузовов машин,, беззащитны против меня, и какая-то тяжесть ложится на руку. Я стараюсь преодолеть её, но ствол пулемёта всё-таки подымается вверх. Я чувствую, что не могу стрелять в упор по этим бегущим в панике людям.

Сизые пилотки убегающих немецких пехотинцев мелькают в пшенице. Дымят и пылают разбросанные по полю остовы невиданных мною доселе гусеничных машин, от которых немцы не успели отцепить орудия. Мы носимся между горящими тягачами, забыв уже о мотоциклистах, скрывшихся в направлении хутора.