Фиаско в Лос Амигосе   ::   Конан-Дойль Артур

Когда этот провод и стержень соединят, Дункан умрет Стояла торжественная тишина: мы ждали появления осужденного. Побледневшие техники нервно возились с проводами. Даже видавший виды судебный исполнитель чувствовал себя не в своей тарелке: одно дело - вздернуть человека, но совсем другое - пропустить через живую плоть мощный электрический заряд. Что до журналистов, то лица у них были белее, чем бумага, на которой они собирались писать. Только на маленького чудака немца эти приготовления не производили никакого действия: улыбаясь и затаив в глазах злорадство, он подходил то к одному, то к другому, несколько раз даже громко рассмеялся, и суровый священник упрекнул его за неуместную веселость. - Как можно до такой степени забыться, мистер Штульпнагель чтобы шутить перед лицом смерти! Но немец нисколько не смутился. - Если бы я был перед лицом смерти, я бы не стал шутить, отвечал он. - Но в том-то и дело, что я не перед лицом смерти и могу делать, что пожелаю. Священник хотел было выговорить ему за этот дерзкий ответ, но тут дверь распахнулась, и вошли два тюремщика, ведя Дункана Уорнера. Не дрогнув, он огляделся вокруг, решительно шагнул вперед и сел на стул. - Включайте! - сказал он. Было бы варварством заставлять его ждать. Священник пробормотал что-то у него над ухом, палач надел шлем на голову - все затаили дыхание - и включил ток. - Черт побери! - закричал Дункан Уорнер, подпрыгнув на стуле, как будто его подбросила чья-то мощная рука. Он был жив. Более того, глаза стали блестеть сильнее. Одно только изменилось в нем - что было совсем неожиданно: с его головы и бороды полностью сошла чернота, как сходит с луга тень от облака; они стали белые, точно снег. Никаких других признаков умирания. Кожа гладкая и чистая, как у ребенка. Судебный исполнитель с упреком взглянул на членов комитета - Какая-то неисправность, джентльмены, - сказал он. Мы трое переглянулись. Петер Штульпнагель загадочно улыбнулся. - Включим еще раз, - сказал я. Снова включили ток, снова Дункан Уорнер подпрыгнул в кресле и закричал. Ей-ей, не знай мы, что на стуле Дункан Уорнер мы бы решили, что это не он. В одно мгновенье волосы у него на голове и на лице выпали. И пол вокруг стал, как в парикмахерской субботним вечером. Глаза его сияли, на щеках горел румянец, свидетельствующий об отличном самочувствии, хотя затылок был гол, как головка голландского сыра, и на подбородке тоже ни следа растительности. Он пошевелил плечом, сначала медленно и осторожно, потом все смелее. - Этот сустав поставил в тупик половину докторов с Тихоокеанского побережья, - сказал он. - А теперь рука как новая гибче ивового прутика. - Вы ведь хорошо себя чувствуете? - спросил немец. - Как никогда в жизни, - лучезарно ответил Дункан Уорнер. Положение становилось тягостным. Судебный исполнитель метал в нас испепеляющие взгляды. Петер Штульпнагель усмехался и потирал руки. Техники почесывали в затылке. Полысевший заключенный удовлетворенно пробовал свою руку. - Думаю, что еще один заряд... - начал было председатель. - Нет, сэр, - возразил судебный исполнитель. - Подурачились и хватит. Мы обязаны привести приговор в исполнение, и мы это сделаем. - Что вы предлагаете? - Я вижу крюк в потолке. Сейчас достанем веревку и дело с концом. Снова потянулось томительное ожидание, пока тюремщики ходили за веревкой. Петер Штульпнагель нагнулся к Дункану Уорнеру и что-то прошептал ему на ухо. Сорвиголова удивленно встрепенулся: - Не может быть! Немец кивнул, подтверждая. - Правда? И нет никакого способа? Петер покачал головой, и оба расхохотались, словно услышали что-то необыкновенно смешное. Принесли наконец веревку, и судебный исполнитель собственноручно накинул петлю на шею преступнику.