Альфа-ромео   ::   Дяченко Марина

- Сегодня все уже пьяные, за упокой пьют.

- А... - только и смог сказать Миша. - А... мне еще позвонить надо.

- С почты, - сказала Инна. - Только почта до четырех. Ты уже опоздал.

* * *

Вечером с ним произошел казус - посещая уборную, он ни с того ни с сего вспомнил вчерашний крик и покрылся мурашками. Потом долго стоял, глядя в темное небо; ровно сутки назад Прокофьевна попрощалась с Анатолием и ушла по дороге через лес. И закричало это... предположительно сова. Может быть, Прокофьевна тоже ЭТО слышала и испугалась? И умерла от инфаркта? ...Предварительно дойдя до дома, пять километров через лес. Миша плохо разбирался в медицине, но почему-то ему казалось, что человек с инфарктом столько не пройдет. Жалко Прокофьевну... которую он видел раз в жизни и даже имени ее не знал. Прокофьевна и все. Миша подошел к машине, залез внутрь, положил руки на руль. Помедлил и включил зажигание, в глубине души надеясь на чудо. Вот сейчас рявкнет мотор, и можно будет ехать. Прямо сейчас, в ночь. А то почему-то кажется, что с маленького лесного хутора уже не выбраться никогда... Чуда не произошло. Надрывался стартер, мотор молчал. Аккумулятор заряжен, цепи в порядке, машина не заводится. Не стоило называть машину Ромео, это имя приносит несчастья. Прямо перед лобовым стеклом пролетела птица. Миша успел различить смазанное движение, свист рассекаемого воздуха... И несколько секунд сидел, напрягшись, будто ожидая повторения вчерашнего вопля. Тишина. Только шум сосен.

* * *

Даже лежа в гробу, Прокофьевна казалась веселой. Так застыл на лице рисунок морщин - на улыбку. Наверное, она действительно была замечательной теткой. Не зря о ней плакало все село. Впрочем, "все село" насчитывало от силы человек сто. Детей почти не было, и те не малыши - школьники. Одна-единственная кроха оказалась не местной - внучатой племянницей Прокофьевны, привезенной родителями по случаю поминок. Село плакало и пило; во дворе немаленького дома рядами стояли дощатые столы. Миша заставил себя хлебнуть самогона из мутной стопки, потом выбрался из скорбной жующей толпы и поспешил на почту. Улицы стояли пустые, ни людей, ни собак, ни скотины. Дома жили через один половина зияла выбитыми окнами, в палисадниках царствовал пырей. Пыльное помещение почты было густо наполнено жужжанием осоловевших мух; пахло, против ожидания, не сургучем, а застарелым куревом. Фанерные стенки единственной телефонной будки были разрисованы непристойностями в несколько слоев. Телефон сперва молчал, потом трещал, наконец, соизволил дать гудок. Вслушиваясь и обмирая, Миша набрал номер; почему-то он был уверен, что связи не будет. Юлька ответила сразу. Засмеялась и заплакала одновременно; так и есть, они ждали его и не дождались. Слава Богу, слава Богу... как ты? Где ты? Здоров? Честно скажи... А? Что? Заглох? Говорили тебе, ну почему ты никогда не слушаешь... У тебя деньги еще остались? Что ты ешь? Скажи хоть, где это, где ты застрял, как тебя оттуда вытягивать...

- Не надо! - кричал он в трубку, удивляя любопытную телефонистку, которая развлечения ради прослушивала разговор. - Не беспокойся, я починю машину и поеду... завтра! Я устроился тут... на квартире... Не беспокойся, и маму успокой! Я не знаю, удасться ли еще раз перезвонить... Юлечка, все в порядке, вы не волнуйтесь! Он хотел еще что-то сказать - но связь, разумеется, оборвалась. Телефонистка глядела на него с сочувствием; он расплатился и вышел на улицу. Он нашел гаражи и даже договорился с каким-то парнем насчет ремонта машины, но уже через минуту парень куда-то пропал, а через полчаса обнаружился на поминках - уже в нерабочем состоянии. От злости и разочарования Мише хотелось врезать кулаком по забору, но он все-таки удержался и не врезал. Неудобно - поминки, у людей горе...