Болота осушающий   ::   Афремова М.

Там, у моря, большие пальмы, кипарисы, есть деревья со странным коротким названием — туя. Но у бабушки лучше. Все знакомо, одно сменяется другим. Вначале поспевает земляника: за час можно набрать в лесочке на припеке целую кружку. А как пахнет! Потом черника. Кустики бывают высокие и все в матовых ягодах. В саду созревает черная смородина. Сядешь под куст низко-низко и в зеленом сумраке найдешь крупные ягоды — как виноград. Не больше пяти на тоненькой веточке. На конце самая большая. Некоторые ягоды раздавишь внутри зеленые, другие — красные. Бабушка говорит, что зеленые хороши для варенья Так и кусты зовет «варенные». Вот только болот тут много — и больших, и маленьких. Хоть там и ягоды есть, и пушица, и веселый кукушкин лен, а ходить нельзя: можно провалиться, да и дурман цветет — голова от него болит. А море? Какое оно? На берегу — песок. Песок белый и горячий. Прохлады нет, все прячутся под зонтики. Поехать-то можно будет, но лучше в начале лета, чтоб к ягодам и грибам поспеть к бабушке. Вернуться и рассказать ей о море. Бабушка тоже не была у моря. И привезти красивую-красивую раковину, такую, как лежит у соседки на радиоприемнике: большую, розовую, ребристую. Папа хотел поехать на юг этим летом, но ему не дали отпуск: на работе в строй пускали цех. А без папы — нельзя. Отложили поездку. А маме хоть и хочется на юг, но все говорит: далеко ехать и дорого, много денег уйдет на дорогу. Здесь же все свое и близко. Поезд в десять часов вечера будет на станции, а послезавтра днем они уже дома.

Лена хорошо примостилась на сене в телеге, только чемодан немного давит. Вот и солнце село. Одна золотистая полоска осталась. Нижняя часть полоски становится все розовее и розовее. Вот и вся полоска розовато-желтая, совсем такая, как раковина, что она привезет с юга бабушке. Телега все скрипит, скрипит. Небо погасло. Стало темно и тихо. Лене очень хотелось спать…

В поезде мама уложила Лену на верхнюю полку, постелила свое пальто, накинула шаль. Внизу еще разговаривали и спорили люди. Иногда в нос попадал дым от папиросы, и хотелось чихать. О папиросах и спорили — вагон оказался «курящим». Слегка покачивалась полка, и в такт ей покачивалась Лена; с боку на спину и обратно. Так и заснула — покачиваясь. Но вдруг проснулась от необычно резкой тишины. Остановка. Кругом темнота. Только где-то наверху желтый треугольник от маленького фонаря освещает высокую третью полку с плетеной корзиной. Свет вздрагивает — то тускнеет, то разгорается ярче. Отчетливо слышны восклицания, говор, шум листвы на ветру, шаги, ржанье лошади. Под самым окном мужской голос убеждал:

— Ты знаешь, Дагмара, как важно для меня это.

— Да, я знаю, — отвечал взволнованный девичий голос, — я все сделаю. Но ты еще приедешь?

— Обязательно. Но вдруг что-нибудь случится. Ты тогда пришлешь? Мне или Валентину… Ладно?

— Да. Но ты пиши мне…

— Может быть, в твоих руках судьба здешних земель. Кто знает. Представь себе, болота исчезнут и… Нет, нет. Случайно тоже происходят очень важные вещи. Нужно только не пропустить счастливую случайность. Вот я встретил тебя — это случай? Так ты запомнила? Староневский…

Номера дома Лена не запомнила, да и улицу давно забыла бы. Просто кто не знает, что в Ленинграде есть Невский. А тут еще Староневский. Откуда он взялся, если Невский одна из первых улиц города?

Шипение пара из-под колес заглушило окончание разговора. Где-то вдали пробил второй звонок: раз, два. Два удара по куску чугунного рельса. Паровоз свистнул, и снова застучали колеса, и снова стала покачиваться полка. Лена долго не могла уснуть. Еще бы. Словно в приключенческой повести она подслушала важный разговор. Она не должна о нем забыть.