Бронзовый грифон   ::   Русанов Владислав

И ни на какой другой не возьмут…

— Но можно ведь в другой университет! В Браилу, например! Тамошние профессора по всему югу славятся!

— Может, и славятся, но все ж не больше аксамалианских. Да скажу честно, мой род больше денег не наскребет. А Емсиль и вовсе за государственный счет учился…

Вот тут Антоло понял причину злости барнца. Его, уроженца маленького городка, затерянного в отрогах Туманных гор, собирали на учебу все местные жители.

Ах, как же хотелось им заполучить дипломированного лекаря из самого Императорского аксамалианского университета!

Но денег все равно хватило лишь на курсы грамматики и риторики.

Такое случалось не раз. Не Емсиль первый и не Емсилю быть последнему. Частенько студенты, не закончив полного обучения, покидали стены университета и отправлялись на заработки, скапливали сумму, достаточную для оплаты одного-двух курсов, и продолжали учебу. А некоторые и не продолжали. Жизнь подхватывала их, как ручей осенние листья, и увлекала, кружа в водоворотах, все дальше и дальше от Аксамалы. На окраинах Сасандры, испытывающих постоянный недостаток в дипломированных ученых, охотно пользовались услугами недоучек. Их нанимали переписчиками и счетоводами, помощниками сборщиков подати и лекарей, учителями к отпрыскам в знатные семейства.

Подобная участь ждала и упрямого барнца. Но декан Тригольм старательного студента (а Емсиль учился истово, недосыпая и недоедая!) решил не выбрасывать на улицу. В университете существовала квота, введенная лет сто назад, на обучение талантливых, но бедных юношей. Кругленькая сумма выделялась казной империи и позволяла не только оплачивать учебу неимущим, но и даже выделять им небольшой пенсион — недостаточный, чтобы кутить, но дающий возможность не протянуть ноги с голодухи.

Теперь Емсиль лишался сразу всего. В защиту учинивших пьяную драку в день тезоименитства матушки императора не выступит ни один декан. Это вам не вольнодумцы, болтовню которых можно списать на молодость и глупость. Это преступление в Сасандре приравнивалось к измене Империи.

Антоло вздохнул:

— Ты… Емсиль, послушай… Прости меня дурака. Я скажу, если будет суд, что сам во всем виноват.

— Да что ты извиняешься? — возмутился не понявший в чем дело Вензольо. — Все участвовали! Мне вон, голову п’обили!

— Совсем бы ее тебе открутить, — мечтательно проговорил т’Гуран. — Человек мечтал лекарем стать! Понимаешь?

— Не понимаю! — затряс головой каматиец.

— Вот ты зачем учился?

— Я? А снежный демон знает зачем! Отец отп’авил…

— Вот видишь. Такие, как ты, только штаны протирают… Да и как я — тоже! — Вельсгундец сокрушенно мотнул головой. — А у человека — мечта!

— Подумаешь, мечта… Подумаешь, лека’ем…

— Заткнулся бы ты, а? — тихонько посоветовал Антоло.

Вензольо обиделся. Вскинул подбородок, отвернулся, пробурчал под нос:

— Я за него, как за друга, а он…

Емсиль молчал, уставившись в пол. Т’Гуран поднял глаза к грязному, заросшему паутиной и мхом потолку — что поделаешь, мол.

Антоло хотелось выругаться, а еще сильнее — засветить самому себе в ухо. Или в глаз. Кулаком, и чтоб изо всех сил, без поддавков. Чтобы искры посыпались и потекли непрошеные слезы. Что ж это за напасть такая? Из-за него один друг погиб, а еще четыре судьбы так изломались, что никакой мастер не починит. И ни один гороскоп из тех, которые они составляли вчера, не предсказывал каторги, позорного столба, нищеты. Или врут все гороскопы?

— У тебя что по гороскопу выходило? — словно подслушал его мысли т’Гуран.

— Успех, победы в сражениях. Я должен свергнуть двух королей и одного возвести на престол, — без утайки отвечал табалец. Стукнул кулаком по колену. — Какая глупость!

— Интересно… А я нагадал себе смерть от огня. А перед этим — великую смуту, скитания и борьбу за власть.