Человек с плаката   ::   Шендерович Виктор

Он ехал просто так, куда-нибудь, ехал, искренне сокрушаясь, что не может своевременно и правильно оплатить свой проезд. Ему было стыдно, но это чувство уже заглушалось другим. Жизнь влекла его; с волнением заглядывал он в людские лица, с волнением всматривался в пейзаж, бегущий за окном.

Мир, в который он попал, был огромен и удивителен.

Вот, например, сидит симпатичный молодой человек с усиками - почему он сидит? Ведь написано же: "Места для пассажиров с детьми и инвалидов". Неужели инвалид? Странно... Вот косо льется с рамы на сиденье вода - кто так сделал эту раму? Человек морщил крупный лоб. И почему так шатается автобус, и такая грязь везде, и люди перебираются через нее по бетонным плитам. Почему бы не отремонтировать, водостока не сделать? Ведь все во имя человека, все для блага человека! А плиты в грязи? Ведь экономика какой должна быть? Неужели кто-то не знает? В чем же дело? Напрягаясь в поисках ответов, человек сводил густые брови к переносице. И почему так посмотрел мужчина в брезентовом берете? Откуда эта ненависть? Нет, это совершенно непонятно...

На конечной двери раскрылись, и автобус начал выдавливать из себя пассажиров. Последним был выдавлен высокий человек в синем костюме. Человек постоял минуту, поднял воротник и побрел за всеми, а на месте, где он стоял, начала расплываться по асфальту синяя лужица, словно пролили немного краски.

К полудню дождь перестал падать на землю. Солнце засверкало над крышами, над опорами электропередачи, над очередью за апельсинами у метро. Когда же последние капли разбились об асфальт; из вестибюля, пошатываясь, вышел человек.

Те, кто видели его несколько часов назад, могли бы подтвердить: человек стал бледнее, румянец будто осыпался с его щек, и как ни огромен был он сейчас, а раньше все-таки был выше. Пиджак на гражданине уже не казался новеньким: одна пуговица болталась на ниточке, другой вообще не было, да и брюки успели потерять товарный вид.

Перемены, словом, были разительные. Но лишь тот, кто удосужился бы повнимательнее посмотреть человеку в глаза, смог бы заметить главное: у человека стал неспокойный взгляд, в нем появилась неуверенность, вертикальная складка прорубилась между бровей, а уголки рта опустились вниз.

Виною этому, надо признать, были жители города. Они очень встревожили человека. С ними, решил он, что-то случилось. Они не смотрели вдаль уверенными взглядами - они вообще не смотрели вдаль: совершенно разные, непохожие, одетые черт те во что, они не были взаимно вежливы и не уступали мест престарелым. Они тесно стояли на длинных ползущих лестницах, хмуро глядя в пространство; из черной дыры с ревом налетали поезда и, набив утробу людьми, с воем уносились прочь. Людская река швыряла человека, как щепку, людские лица мелькали вокруг - и от всего этого слабость потекла по его суставам, и, вырвавшись наконец наверх, из водоворота, в который попал он, занесенный этой рекой, человек судорожно вдохнул теплеющий воздух и опустился на мокрую скамейку у ободранного газетного стенда, с ужасом понимая, что все вокруг совсем не так, как должно быть.

Синяя струйка у его ног светлела, расплываясь в дождевой воде.

- Сердце, что ли, прихватило?

У скамейки стояла женщина.

- Чего молчишь-то?

Женщина открыла сумку, вынула металлическую трубочку и вытряхнула из нее две белые таблетки.

- Такой молодой, а уже сердце...- Она укоризненно покачала головой.Вот, возьми.

Человек недоуменно смотрел на нее. Потом подобие улыбки тронуло широкие полосы его губ.

- Чего смотришь-то? - Женщина смутилась.- Да возьми ты их, вот бедолага, ей-богу...

- Бога нет,- произнес человек на скамейке, крепкими зубами разжевал таблетки, потом вспомнил что-то и сообщил: - Религия - опиум народа!

Женщина ойкнула, посмотрела на человека большими глазами и вдруг рассмеялась.