Чужестранец   ::   Семенов Алексей

Снега наметало столько, что даже жившие дальше на полночь погонщики оленей все чаще отходили по речным долинам к югу. Сильные звери, которые не боялись ни жестоких морозов, ни студеного, пронизывающего ветра, не могли достать под сугробами свой любимый и чуть не единственный по зиме корм — ягель. Весною приходил черед безумствовать воде, отрезавшей деревни от мира на полных два месяца, и опять наступала бескормица для скотины, а озимые задыхались под ледяной коркой. Лета же стояли туманные и промозглые.

Но если б только в этом было горе! Суровые и долгие зимы давно были не редкостью для этих мест. Случалось, пять лет проходило, когда наконец отпускала холодная десница, разжимала ледяные пальцы, позволяя ровнее биться заячьему сердечку жизни. Но ко всему привыкает человек и все может осилить, пока не опустит руки. Ведь и снежные люди со своими оленями искони кочевали в этих местах и гораздо дальше к северу — никто уже и не мог вспомнить, когда и откуда пришли они, — и жили, и род их не гаснул. Теперь же изменилось нечто в самом дыхании севера. Стало оно не чистым и морозным, как прежде, но лютым, свирепым и злобным.

Старики-оленеводы, отцы родов, частые в последнее время гости в Мякищах — так назывался родной край молодца, — качали седыми головами, разводили руками непонимающе, толкуя о том, что великий небесный хозяин Айеке, видно, подустал и не швыряет более громовые камни, высекая быстрый огонь. Выстроил он из них крепкую высокую изгородь, и светлый Пейве на своем олене не может перемахнуть через нее, объезжая небосвод. А Йиммела-отец надолго заморозил черным льдом небесное море, и только Найнас-сполох пляшет негреющим огнем, не в силах растопить этот лед. И уже не весел становится его замысловатый танец, а все более непонятен, и что-то мучительное и зловещее видится в нем. А еще, нахмурившись и понизив голос, говорили старики, что опять на далеком севере, там, где белый земной лед сходится с черным небесным, видели тень — чернее небесного льда — огромную тень Всадника. Что это был за Всадник и когда приходил он в первый раз, о том снежные люди молчали. Лишь однажды Веральден, вожак рода Гагары и, как поговаривали, великий колдун, не боявшийся никого и ничего, глухо обронил незнакомое слово: «Рота». И, словно молвив что-то недозволенное, запретное, замолчал и ушел.

Мякищи широкой полосой тянулись вдоль северной границы Великой Чети, огражденные с запада Промозглым Камнем — не слишком высоким, но неприступным горным кряжем, а с востока — Соленой Водой. К северу, ближе к Камню, Мякищи обрывались плоскогорьем и далее к восходу плавно перетекали в Снежное Поле, где и ходили со своими стадами дети отца-Йиммели. С Камня струились, петляя меж холмов и в конце концов вливаясь в море — Соленую Воду, — две большие реки — Порсква и Плава — и множество мелких речушек. А уж озер в Мякищах было не счесть. Холмы густо обросли хвойным лесом, но случались и березняки, и осинники, а кое-где, особенно на подходе к Снежному Полю, попадались и вовсе лысые макушки. По направлению же к юго-востоку, сбегая с гор звонким ручьем меж Камнем и холмами, и дальше, набирая мощь и упругость, становясь шире и краше, многоверстной змеей блестя под солнцем, несла сквозь Великую Четь свои воды Хойра-река.

К югу за Великой Четью обитали племена, близкие по языку и укладу жителям Мякищей. Земли там были и жирнее, и сытнее, и просторнее — лес лишь перемежал Вольные Поля, — не надо было считать каждое зернышко. Не мудрено, что на Хойре и иных полноводных южных реках встали сначала княжеские крепости, а потом и богатые города. Но где достаток, там и зависть соседей.