Дорога на Тмутаракань   ::   Аксеничев Олег

Однако надеюсь, что хотя бы про себя ты стал иначе думать о нас, бродниках. Люди чаще склонны бояться не реального зла, но слухов о нем... Зови к полудню своих мужчин на прощальный пир, вождь. Вечером нам в дорогу!

Обовлый поблагодарил поклоном, стараясь не выдать своих чувств. Огорчиться отъезду бродников – Свеневид умен, он поймет ложь, выказать радость – вызвать, возможно, старательно сдерживаемую ярость людей, которым уступали дорогу даже никого не боявшиеся степные волки.

Пир – не битва. Отчего же не позвать на него людей?

Поодаль от половецких веж, чтобы не мешали юркие дети и не отвлекали все время чем-то недовольные женщины, юноши по приказу Обовлыя прогнали несколько раз по широкому кругу волов, приминая траву на месте готовящегося пиршества. На пригорке, заранее окопав его макушку, развели костры, использовав как топливо росшие там же густые кусты.

Расщедрившийся Обовлый приказал заколоть двух молодых бычков. Свеневид же, поглядев с высоты седла на приготовления, заявил, что поедет со своими людьми на охоту. Дичь, мол, лишней не будет. Половцы не возражали. Чужак, даже приглашенный на пир, особо хорош, когда туда не является или, что вернее, запаздывает, оставляя хозяевам время насладиться покоем и одиночеством без постылой компании.

Бродники направились в прибрежные заросли погонять птиц, но Свеневид пренебрег развлечением. С тремя подручными, неотступно следовавшими вслед за вожаком, он отвернул в сторону, к броду через Сюурлий.

Кони осторожно перешли по чавкавшей липкой глине на другую сторону реки и, почувствовав под копытами твердую почву, перешли, не дожидаясь понукания от хозяев, на быструю рысь. Ошметки грязи летели с лошадиных ног на степную траву, помечая дорогу бродников.

Символично ли это? Не знаю, не знаю...

Свеневид и его люди ехали, не стараясь скрыть свое присутствие, и совсем не удивились, когда, перевалив через вершину одного из холмов, частых в этой местности, увидели прямо перед собой русских дружинников в полном вооружении. В центре русского отряда на могучем гнедом коне ожидал приближения бродников воин в полном вооружении. По степному обычаю, на начищенную кольчугу он надел пластинчатый доспех, прикрывавший грудь, живот и спину, но не сковывавший движения в скоротечной степной рубке. Поднятый кверху наносник шлема напоминал восставший фаллос, требовавший немедленного удовлетворения недвусмысленного желания, из-за него сконфуженно выглядывал святой, отлитый на серебряной иконке, прикрепленной к куполу шлема.

Боярин Ольстин Олексич улыбался, глядя на приближающихся бродников. Так улыбается из размытой весенним паводком могилы череп, приветствуя еще живущих.

– Мир тебе, воевода, – сказал черниговец.

– Здрав будь, боярин, – отозвался Свеневид, изрядно развеселившись от пожелания ковуя. – По добру ли доехали?

– По добру, – усмехнулся Ольстин Олексич, оценив ответную двусмысленность. – Надеюсь, что и с твоими воинами все в порядке?

– Что с ними будет, – равнодушно заметил Свеневид.

– Удалось ли... о чем договаривались?

– Могло быть иначе? В Степи слово держат.

– Значит...

– Значит – твое время, боярин! А мы поможем, раз уж дело выходит общим.

– Где Гзак?

– Будет Гзак. – Глаза бродника вспыхнули зеленым волчьим пламенем. – Когда настанет время – будет, не задержится!

– Вы разве не обмениваетесь гонцами?

– Нет, разумеется! К чему доверяться лишним людям? Не волнуйся, боярин, Гзак не подведет. Он заинтересован в успехе, быть может, больше всех. Меня волнует иное. Где войско Кончака, боярин? Хану, возможно, не понравятся перемены в судьбе любимой дочери, и мне не хотелось бы оказаться на пути отцовского гнева.

– Я не обмениваюсь гонцами с ханом Кончаком.

– А стоило бы...