Дорога на Тмутаракань   ::   Аксеничев Олег

Что ж, боярин, к делу!

– Приступим.

Ковуй и бродник спрыгнули с коней на землю и принялись сооружать из травинок и веточек, попадавшихся под руку, примитивную, но вполне понятную карту окрестностей. При этом они говорили о чем-то, но голоса их звучали приглушенно, чтобы не расслышали даже свои.

Свой – он таков только до времени, пока чужой не перекупит. Свеневид и Ольстин знали это по собственному опыту.

Женщины у половцев, как и у многих кочевых народов, были равноправны и независимы, но обычай требовал, чтобы на пиршестве охотников и пастухов присутствовали только мужчины. Правило это нравилось далеко не всем, поскольку означало, помимо прочего, что свежевать и готовить приходилось представителям если не сильного, то уж точно ленивого пола.

Бродники вернулись с охоты как раз тогда, когда в костре прогорела первая партия веток, еще сырых и оттого чадивших. Новые прутья, подброшенные в огонь, успевали прогреться, выбросив в стороны облачка густого белого пара, и пламя, поднявшееся до пояса костровых, очистилось от черной гари, осквернявшей его языки.

Охота удалась. На ремнях, соединивших две тягловые лошади, висела туша большого кабана, поднятого где-то в плавнях. Из огромной раны, наискось пересекавшей грудь зверя, падали на траву успевшие загустеть капли крови.

– Хороший пир будет! – искренне радовался Обовлый.

– Хороший, – улыбался по-доброму Свеневид.

* * *



– Половецкие вежи неподалеку, – сказал вернувшийся обратно Ольстин Олексич князю рыльскому.

– Много? – всполошился князь. – Как не заметили раньше? Сторожа спала?!

– Их немного, – успокоил ковуй. – И это не воины – пастухи.

– Вот как? Стоит ли вообще беспокоиться из-за их присутствия?

– Это – богатые пастухи, – вкрадчиво сказал Ольстин Олексич.

Давно и не нами отмечено, что лучше всего слышится не крик, но шепот. Слова, сказанные черниговцем, расслышала большая часть рыльской дружины, а кто не разобрал, что к чему, был скоро просвещен более удачливыми товарищами.

Добыча!

Добыча рядом! И доступная!

Мужчины презирают доступных женщин, но тянутся к ним, воин стесняется доступной добычи, но никогда от нее не откажется.

Беловод Просович, молодой ковуй, первый год как принятый в черниговскую дружину, единственный сохранил ясность мысли.

– О половецких вежах надо упредить князя Игоря Святославича, – сказал он Ольстину Олексичу. – Как знать, возможно, это предвестник появления большого рода, а значит, и войска.

– Сказать – значит лишить себя добычи, – вмешался другой ковуй, и от его слов заволновалась большая часть дружинников.

– Но сказать придется, – поддержал Беловода Ольстин. – Дело серьезное... Мне доложили, что среди веж заметили зеленые шатры.

Стон пронесся по сбившимся в кучу воинам. Обычно под зелеными пологами шатров ехали через степь к днепровским переправам караваны купцов, торгующих русскими мехами и арабским серебром. Эти караваны охранялись очень хорошо, так что даже бродники, которым грабить было важнее, чем жить, не осмеливались нападать на них.

Зеленые шатры среди половецких пастушеских веж могли означать, что, скорее всего, часть купеческого каравана отстала от товарищей-купцов и от вооруженных наемников!

Удача! Но на пути к этой удаче – долг. Необходимо известить старшего в войске, князя северского Игоря Святославича. А он наверняка запретит нападать на купцов, чтобы не обидеть давших им приют половцев.

Вот и вся удача.

– Поезжай, Беловод, – кивнул головой Ольстин Олексич, – Расскажи обо всем князю. И осторожней! Хотя в степи и тихо, но кто знает, что может случиться.

Молодой ковуй, гордый оказанным доверием, развернул коня и направил его в сторону русского лагеря.