Дорожные разговоры   ::   Заяц Владимир

Если вопрос задаешь некорректно - в научном смысле, - машина отвечает: "Научись задавать вопросы, болван!" Да!

Он тут же захохотал, а мы, недоуменно переглянувшись, вежливо поддержали его коротким смешком. Леонид, сощурившись от бьющего в глаза солнца, смотрел на Кибера со своей неизменной обаятельной улыбкой, хотя оттенок ее почти неуловимо изменился.

Впечатление от воспоминаний Кибера было не лучшим, и, чтобы его исправить, я попытался второпях рассказать о нескольких, как у медиков говорится, "интересных" случаях из практики. Рассказал первое, что пришло в голову, и, как назло, истории вспомнились довольно жуткие - то о дорожном травматизме, то о послеоперационных осложнениях. Слушатели удрученно молчали, и до меня наконец дошло, что иду я по неверной дороге. Тут поезд загрохотал по мосту, и я, воспользовавшись вынужденной паузой, прервал рассказ. Когда мы проехали мост, никто не попросил меня продолжить.

Пришел черед Леонида. Он начал совсем тихо, искоса поглядывая в окно, пригасив улыбку.

- Знаете, ребята, - сказал, подперев голову кулаком, - я ведь в детдоме вырос. И не жалею. То есть жалею, конечно, что война отняла у меня родителей. Но рад, что детдом дал мне так много. Там я понял, как важно быть верным в дружбе; понял, что в борьбе со всякой дрянью мало одного благородного негодования. И уменью находить общий язык с самыми разными людьми научил меня детдом. Слово "некоммуникабельность" мне непонятно.

Наш класс был большим братством, и все верны ему и теперь, много лет спустя. Но почему я завел разговор о своем послевоенном детстве? Да потому, Володя, что вы, фантасты, катаете преимущественно о космосе...

- Или кибернетике. Именно так, - авторитетно поддакнул Кибер и прикрыл слипающиеся веки.

- Но почему только Космос? - продолжал Леонид. - В общем, это понятно: для вас он средоточие необыкновенного. Он играет для фантастов роль пробного камня. Им они испытывают человеческое в человеке. Но в этой роли его возможности, как ни парадоксально, не беспредельны. Беспредельны душевные и умственные возможности человека. Их надо исследовать, ими надо восхищаться. Вот где беспредельность, превосходящая космическую. Душа человека - микрокосм, как говаривали древние.

- Но ведь я не... - попробовал возразить я.

- Или, скажем, кибернетика... Да... - пробормотал задремавший Кибер.

- Вот послушай, расскажу тебе самую вроде бы обыкновенную историю, что случилась со мной, самым обычным человеком, здесь, на Земле. Слушай, может пригодится для какого-нибудь рассказа. А дело было так. - Взгляд Леонида стал отрешенным, будто сквозь мутное вагонное стекло он вглядывался в глубины своего прошлого. - После войны организовали в Киеве детдом на Святошино. Нас поселили в двухэтажном кирпичном доме - облупившемся, осевшем, но еще вполне приличном. Хорошо помню фасад со слоноподобными серыми колоннами, подпирающими высокий фриз, основательно загаженный голубями.

На первом этаже располагались классы, оборудованные партами самых различных размеров, окрашенными в разнообразнейшие оттенки классических школьных цветов - желтого и черного. По одному, а то и по два окна в каждом классе было забито фанерой, потемневшей и расслоившейся от дождей.

На втором этаже - спальни. Левое крыло отвели девочкам, правое ребятам. Там, где кончалась последняя наша комната и начиналась их, пролегала нейтральная полоса. Если днем с оговорками и соблюдением ряда условий, типа "вражеского" эскорта из нескольких человек, проходить на чужую сторону не возбранялось, то в вечерние сумерки (а электричества тогда часто не было) граница становилась священной и неприкосновенной. Но нарушалась, нарушалась священная линия.