Душа напрокат   ::   Варшавский Илья Иосифович

 – Вот одна из папок с читательскими письмами, из которых вы смогли бы заключить…

– Помилосердствуйте! – поморщился Лангбард, – К чему вся эта амбиция? Вы же сами про себя знаете, что не гений, а что касается писем, то пишут их чаще всего дураки. Нет, уважаемый Игорь Павлович, нам с вами предстоит говорить о предмете тончайшем и неуловимом, который порой и мыслью трудно объять. Так давайте уж без ложной аффектации, а самолюбие на время спрячем в карман. Поверьте, так будет лучше.

– О чем же вы хотите со мной говорить?

– О душе.

– О моей душе?

– Вообще о душе, в более широком смысле, ну а в частности – и о вашей.

Это становилось забавным.

– Вы мне предлагаете сделку? – спросил улыбаясь Тетерин.

– Отчасти так, – кивнул Лангбард. – Можете считать это сделкой.

Тетерин встал и прошелся по кабинету.

– Дорогой Лука?..

– Евсеевич.

– Так вот, дорогой Лука Евсеевич. Не скрою, что готов бы продать душу за тот самый талант, который вы во мне не усматриваете. Однако, к сожалению, этот товар нынче не котируется. Да и вам, извините, мало подходит роль Мефистофеля. Так что благодарю за остроумную шутку, и если у вас ко мне нет других дел, то…

– Сядьте! – спокойно сказал Лангбард. – Мне всегда трудно сосредоточиться, когда кто-нибудь мельтешит перед глазами. Вы меня неправильно поняли. Я говорю о душе не в теологическом плане, а чисто литературном. Ведь вы как литератор занимаетесь именно этим предметом. Вас интересуют души ваших героев, не так ли?

– Я предпочитаю слово «характеры». Да, литературу не зря именуют человековедением. Но тут я могу открыть вам профессиональный секрет. Если вы, задумав писать роман, соберете коллекцию живых характеров, ну, скажем, людей, вам хорошо знакомых, то все в один голос будут говорить, что характеры примитивны, шаблонны, что таких людей на свете не бывает и все такое. Если же вы все высосете из пальца, то характеры объявят яркими, типичными и еще бог знает какими. Глупо, но такова специфика нашей работы.

– Закономерно! – Лангбард потер руки. – Вполне закономерно! А ведь все дело в том, что истинный художник создает душу героя, а вы и вам подобные пробавляетесь характерами.

– Не вижу разницы, – сухо сказал Тетерин. – Душа, характер… Разве дело в терминах?

– Отнюдь! – возразил Лангбард. – Характер – это то, что проявляется в человеке повседневно, а душа… Кто знает, что творится в бездне этой самой души? Какие страсти, пороки и неиспользованные резервы скрываются за ложным фасадом так называемого характера? Почему человек напористый, рубаха-парень трусливо бежит с поля боя, а робкий, застенчивый меланхолик закрывает своим телом амбразуру дота? Где до этого в их характерах таились эти черты, проявляющиеся только в исключительных обстоятельствах? Характеры! Тогда уж проще прибегать к древнейшим определениям. Напишите, что, мол, Иван Петрович – сангвиник, а Петр Иванович – холерик. Глупее ничего не придумаешь! Ведь таким образом нельзя даже собак классифицировать. Поверьте, что вот у этой вашей Дианы в душе больше неизведанного, чем у многих литературных героев. Ей наверняка свойственны и самопожертвование, и лукавство, и ревность, и многое другое, чего вы порой и в людях-то не видите.

Тетерин начал приходить в раздражение. Ему казалось, что Лангбард все время намеренно пытается его унизить.

– Боюсь, что мы с вами забираемся в дебри, из которых не выбраться, – сказал он. – Если у вас ко мне дело, прошу его изложить, а все эти разговоры, в общем-то, бесцельны. Так можно, действительно, и до собачьей души договориться или, чего доброго, и до бессмертия душ.

– Конечно! – улыбнулся Лангбард. – Ведь я к этому и клоню.