Фрагментарное копыто неподкованной собаки   ::   Гусев Владимир

Я, повернув Мари так, чтобы она хорошо была видна сквозь зеркало, медленно снимаю с нее одежды.

Ни разу в жизни эта нехитрая процедура не доставляла мне столько удовольствия.

Мари сама стремится побыстрее освободиться от платья, а потом помогает это сделать мне.

- Вы правда полюбили меня, сударыня? - спрашиваю я, заключая Мари в объятия прямо перед зеркалом.

- Да, мой господин! - отвечает она, не задумываясь.

- Я поверю в это только тогда... Только тогда... - говорю я, покрывая поцелуями ее шею и грудь.

- Как я могу доказать вам это?

- Своими ласками, сударыня.

Мари заметно краснеет. Интересно, понимает ли Гец, как это прекрасно, когда обнаженная женщина, уже не первый раз находящаяся в объятиях мужчины, все-таки краснеет? Да нет, где ему. Чернь.

Я подхватываю Мари на руки и укладываю ее в постель. Она, обвив мою шею, нежно целует меня в губы.

Потом Мари пытается укрыться одеялом, но я отбрасываю его в изножье кровати.

- Оно вам сегодня не понадобится, дорогая! Я велел жарко натопить печь, но еще более жаркими будут мои объятия!

Мари слушает меня с восторгом. Видно, Гец не услаждал ее слух даже подобными банальностями.

Ростом я невелик и сложен непропорционально. Предмет беспокойства и гордости всякого мужчины у меня тоже совершенно не соответствует остальным членам тела. К счастью, это несоответствие оказалось в нужную сторону.

Повернувшись так, чтобы Гец понял, почему Мари так быстро его разлюбила, я ложусь рядом с женой.

- Вы, помнится, хотели мне что-то доказать, - напоминаю я ей.

Мари, еще больше покраснев, начинает меня ласкать. Поначалу она делает это робко и неумело, но, деликатно подталкиваемая мною в нужном направлении, быстро входит во вкус.

Новизна впечатлений захлестывает ее. То, что все это видит Гец, удваивает мои силы. Я вовремя перехватываю инициативу, и через минуту Мари уже стонет и бьется в моих объятиях.

Но я не спешу избавиться от накопившейся любви и не покидаю Мари. Дождавшись, пока она затихнет, я вновь пытаюсь разжечь костер ее страсти. Вначале я делаю это медленно и осторожно, боясь погасить слабый огонек, с трудом добытый мною из-под пепла. Но костер быстро разгорается, и вот уже Мари вновь не может удержать в своей груди возгласы восторга.

На этот раз я присоединяю к ее неистовству свое. Кровать скрипит и стонет, словно тоже участвует в нашем безумстве.

Потом мы отдыхаем.

- Скажи, ты правда больше не любишь Геца? - спрашиваю я Мари, уютно устроившуюся на моем плече. Ее правая грудь упруго давит на мою грудь. Ее ноги охватывают мое бедро. Я снимаю ее ладонь со своей груди и плавно перемещаю вниз. Она приподнимает голову, пристально смотрит на меня затуманенными после недавнего неистовства глазами.

- Правда. Да я и не любила его никогда. Мне лишь казалось, что это так. Но теперь я знаю, что значит по-настоящему любить.

Я уверен - Мари не лжет. Слишком бесхитростна она, слишком проста. И Гец, который прекрасно нас слышит, тоже знает - Мари говорит правду.

Представив, каково сейчас Гецу, я хочу усугубить его страдания. И это мое желание немедленно будит другое, столь же неистовое.

Мари, почувствовав это, сильнее обхватывает меня бедрами. Я опрокидываю ее на спину.

Ну что, Гец, еще один тур? Каково тебе там? Несколько хуже, чем мне, не правда ли?

Еще дважды Мари доказывает, что любит меня, и с каждым разом делает это все откровеннее и все искуснее. Последний раз я заставляю ее биться в моих объятиях трижды. Когда я наконец оставляю ее в покое, Мари откидывается на подушки почти без сил. И только после этого я позволяю ей прикрыться одеялом. Только после этого я решаю: все, хватит.

- Я сейчас вернусь, дорогая! - говорю я и, небрежно набросив нижнее белье, выхожу из спальни.