Фригорист   ::   Беляев Иван

У Петровича для посиделок с друзьями и других своих надобностей всегда была притарена от жены солидная заначка.

Сергею Петровичу стало немного легче, а потом снова бросило в холод. Память – странная штука – помогла Стрелкову идентифицировать себя, но она же заставила думать о тех страшных людях, которые взорвали лабораторию, а затем расстреляли оставшихся в живых сотрудников. Естественно, это было сильным потрясением. Петрович едва не содрогнулся, вспомнив дуло пистолета, в упор глядящее на него. Он открыл глаза… Собственно, глаза у него и так были открытыми: веки хоть и моргали, смазывая жидкостью глазные яблоки, но света не заслоняли. Ладонь, которую он поднял, чтобы прикрыть глаза от солнца, произвели эффект ничуть не лучший, чем очки из чистейшего горного хрусталя. Это новое открытие ужаснуло его не меньше, чем ствол, направленного на него пистолета. Значит, все то, что он увидел (или не увидел) в последний момент в лаборатории, не плод его больного воображения? Привыкший всего в жизни добиваться самостоятельно, Стрелков чуть не взвыл от собственного бессилия. В сердцах он ударил ладонью по скамье, но промахнулся и, потеряв равновесие, полетел вниз. И хотя лететь было недолго – всего каких-то полметра – но удар был ощутимым. Сергей Петрович вскрикнул, сильно ударившись локтем о жесткую землю, поднялся, потирая локоть, и снова посмотрел на себя. Сквозь себя… Ничего, что он раньше именовал своим телом, не было. Его нет! Это было ужасно! Практичный ум Петровича зашевелился так, что можно было слышать, как мозги трутся о внутреннюю часть черепной коробки. Он ведь сидел на лавке, он стоит на земле двумя ногами, чувствуя, как мелкие камушки давят на ступни сквозь мягкие подошвы туфель. Да и боль в локте от удара о землю до сих пор не прошла. Значит, он есть, но его просто не видно. Придя к такому выводу, Петрович начал лихорадочно ощупывать себя. Убедившись, что все на месте, даже заначка, спрятанная в потайном кармашке пиджака, Стрелков несколько успокоился. «Я есть, я есть», – несколько раз прошептал он, словно заклинание, способное вернуть его в прежнее состояние. «Просто меня не видно», – добавил он и, найдя таким образом хоть какое-то объяснение, снова сел на скамейку. Сделать это оказалось не так-то просто, потому что не видя себя, Сергей Петрович несколько раскоординировался. И все же сердце, которое тоже существовало – он слышал как оно бьется в его груди – стало стучать гораздо спокойнее и увереннее.

Теперь Стрелков начал обращать внимание на то, что происходило вокруг него. А происходило там много чего. Толпа зевак, оттесняемая милиционерами в форменной одежде, пыталась как можно ближе подобраться к месту трагедии. Впрочем и с лавочки, где устроился Стрелков, было видно, что возле здания пристройки, в которой размещалась лаборатория, стояло несколько красных пожарных машин, к которым были подсоединены пожарные рукава. Сам пожар был уже потушен, и пожарные в прорезиненных доспехах и сапогах медленно передвигались среди луж, оставленных брандспойтами, или стояли небольшими группами, видимо, ожидая повторного возгорания.

Заметив неплохое место для наблюдения, трое мужиков довольно потрепанного вида, с большими пластиковыми пакетами в руках, отделились от толпы и направились к лавке с явным намерением оккупировать ее. Места на скамье едва хватило бы троим, поэтому Стрелков с интересом принялся наблюдать, что предпримут мужики, так как уступать им он не собирался: он ведь первый здесь устроился. Один мужик – высокий, худой, в засаленной кепке – устроился на противоположном от Стрелкова конце лавки. Второй, в потертом клетчатом пиджаке не первой свежести, обдав Петровича перегаром, опустился аккурат рядом с ним, поставив свой пакет между ног.