Гостиница Сигма   ::   Михановский Владимир

Свой досуг он отдавал не старым космическим лоциям, не микрофильмам о прежних экспедициях, не отчетам о полетах, которые стали классическими, наконец, не сочинению стихов о легендарном капитане Федоре Икарове - выходце из Звездной академии, который провел фотонный пульсолет "Пион" к Черной звезде, а колбам, реактивам, биореакторам и прочему реквизиту биокибернетиков. Не было для Борцы большего удовольствия, чем собрать из элементарных белковых ячеек, собственноручно выращенных, диковинную логическую схему, которая поражала воображение однокашников неожиданными решениями. Да и сам Борца мог иногда завернуть такое, что приятели только головой качали, не зная, всерьез Изобретатель говорит или, по обыкновению, шутит. "Наша цивилизация с самого начала пошла по неправильному пути, - заявил он однажды. - У нее слишком велик технологический крен. Как только наши предки спустились с деревьев и принялись за изготовление орудий труда, они чрезмерно много долбали, обтесывали, сверлили, а потом, попозже, - плавили, строгали, шлифовали". "А надо было?" - спросил Петр Брага, его друг. "А надо было больше выращивать, скрещивать, высаживать. Словом, больше направлять природу, чем уродовать ее", - пояснил Борца.

В Звездной академии Борца слыл чудаком.

Так, например, едва только успев очутиться в стенах этого единственного на всю Солнечную систему учебного заведения, он успел всем уши прожужжать о том, что мечтает изобрести - и непременно изобретет! - некий аппарат синтеза, который упразднит все машины, дотоле изобретенные человечеством. "Ну, а полеты к звездам?" - спрашивали друзья. "Полеты не цель, а средство", - отвечал Борца. Иногда добавлял: "Средство к тому, чтобы сделать человечество более сильным, знающим, уверенным в себе, а это значит - более счастливым".

Вообще Борца был натурой увлекающейся. Любил он еще историю. Но не пыльные фолианты, не окаменевшие обломки - реликвии заповедников, а подлинные свидетельства отшумевшей жизни. Он мог часами бродить по старой посудине, стоящей на приколе в недавно образованном Музее звездоплавания для этого приходилось, выбрав свободный денек, добираться на рейсовой ракете до Австралийского континента, а уж со станции - автолетом до музейного космодрома. Это сложное хозяйство еще совсем недавно было последним словом космической техники. Ныне, после изобретения фотонных пульсолетов, космодром сразу же превратился в частицу истории звездоплавания, а с ним и тяговые корабли, ставшие экспонатами.

Бродя внутри корабля, Борца переносился на век или два назад. Разговаривал с капитаном и членами экипажа, пил в кают-компании чай с теми, кто сдал вахту, сочинял шарады для вечера развлечений, наблюдал в телескоп зрелые гроздья звезд, шел со всеми навстречу внезапной опасности. Любая деталь оживала под мечтательным взглядом Борцы.

Приятелей у Борцы было немало, но больше всего он дружил с Петром Брагой, долговязым парнем, на котором элегантная серебристая форма учлета ухитрялась всегда сидеть неуклюже, топорщась, словно с чужого плеча. Петр обладал незаурядными математическими способностями, но тем не менее решил идти в Звездную академию, куда и попал, выдержав огромный конкурс.

Их всегда видели вместе - высокого, сутуловатого Петра и ладного, широкого в плечах и узкого в поясе Борцу.

И на выпускном вечере они тоже сидели рядом. Было торжественно и чуточку грустно. Еще несколько дней или недель - и дружная их семья разлетится "в самом прямом и древнем смысле этого слова. За большим звездообразным столом, который накрыли в актовом зале, было шумно. Преподаватели, известные всей Земле ученые и звездопроходцы, смешались со вчерашними слушателями. Каждый получил назначение, по возможности отвечающее его склонностям и устремлениям. В распределении слушателей совету академии помог, как всегда, компьютер, который терпеливо изучал характеры учлетов, курсовые работы, качество сдачи зачетов, начиная с первого дня учебы.