Катастрофа на шоссе   ::   Ваг Юрай

Остроумное примечание о том, что господин Шнирке грассирует, они могут оставить при себе. Грассирующих агентов не забрасывают в славянские страны. В ГДР - куда ни шло. Немцы почти все картавят.

- Товарищ капитан, ведь Шнирке-то немец.

- Знаю, родом из Либерца, там и на свет появился в двадцать восьмом, кажется. Это единственное, что более или менее известно. Плюс то, что его папаша работал в пивной, плевать хотел на Генлейна, был мобилизован и погиб где-то в Норвегии. Я вам, лейтенант, так скажу: возможно, это тревога ложная. Бывает, какой-нибудь ревнитель кого-то увидел и - готово, переусердствовал - половина наших ребят ищет, ловит. Запомните это, лейтенант: никогда не будьте излишне усердны. Такое, с позволения сказать, рвение только вредит делу.

И потому, что капитан все время улыбался и щурился, невозможно было понять, серьезно ли его нравоучение. Фамилия капитана - Шимчик. Лицо широкое, серые глаза глубоко посажены. Через десять месяцев ему пора уходить на пенсию. Шимчик страстный рыболов. Хотя добыча обычно оказывается ничтожной, он так объясняет свое увлечение: «Главное - посидеть у воды. Прохлада, уединение, травка…»

- Если вам интересно, подождите. Думаю, Лазинский вот-вот объявится. Возможно, порадует массой приятных новостей.

Бренч легко распознал иронию: эти двое всегда друг друга терпеть не могли, да и не скрывали этого; про их соперничество знали многие, знал и лейтенант Бренч, только начавший службу.

Шимчик не ошибся. Через несколько минут ввалился, не поздоровавшись, толстяк - капитан Лазинский.

- Все в порядке, - изрек он с наигранным добродушием, - ну и материальчик, я вам доложу!

- Вы это о чем? - Шимчик смерил его холодным взглядом. - Вы же должны были поторопить их с фото!

- Я так и сделал. - Короткая пауза. - Но потом к телефону подошел сам полковник Вондра. Лично. - Лазинский плюхнулся в кресло. Оно было обито черной клеенкой и помнило лучшие времена. Пружины жалобно застонали. - Полковник справлялся о вашем здоровье и приказал… - Тут Лазинский выразительно взглянул на Бренча. - Это конфиденциально, приказано сообщить только майору и вам.

- Майору уже сообщили?

Лазинский кивнул и достал блокнот. Шимчик сказал Бренчу:

- Благодарю вас, товарищ лейтенант, вы свободны. - А когда они остались вдвоем, спросил: - Что-нибудь серьезное? Насчет Шнирке, да?

- Отчасти. Но серьезного ничего, чепуха какая-то. Вы помните Голиана с химического? Инженер, товарищ капитан, дело давнее, ad acta * . В пятидесятом, кажется, удрал в Баварию, потом, раскаявшись, вернулся, отбыл наказание, вышел, тут у нас получил работу, и мы за ним… Иногда вы, другой раз я, как приказывал Швик. За этим парнем нужен был глаз.

- Конечно. Тогда так было заведено. Чего смеетесь? Что в этом смешного?

Лазинский действительно смеялся. Смеялись щеки, смеялись голубенькие глазки, розовые губы и двойной, казавшийся всегда замасленным подбородок. Потом, посерьезнев, он сказал:

- Его раскаяние было камуфляжем. Чтобы мы не отгадали, кто он на самом деле.

- Ну и кто же он?

Лазинский достал пакетик с леденцами и сунул в рот ярко-красную малину.

- В Мюнхене его завербовали работать против нас, это случилось в конце его эмиграции, он тогда был без денег, нигде не служил, к тому же его бросила жена. Он отчаялся, запил и, видимо, с кем-то поделился, что охотно вернулся б домой. Об этом узнали и взяли его в оборот, он долго отказывался, потом согласился, чтоб эти мерзавцы оставили его в покое. Его обучили, дали фальшивые документы, по которым он проехал через Берлин и ГДР к нам. Билет у него был до Брно, но в Усти-над-Лабем он из поезда выскочил и прямо к нам, в госбезопасность! Рассказал все, что с ним произошло, его отвезли в Прагу, там он попал к Вондре.