Карточный домик (Сборник рассказов)   ::   Корнблат Сирил

 — В конце концов, я тут ни при чем.

Уродливое лицо Лоринга приблизилось к нему.

— Ни при чем? — переспросил он. И расстелил на столе газету.

Борн снова прочитал заголовок в "Бюллетене фондовой биржи" за 17 апреля 1975 года: "ПАДЕНИЕ КУРСА ЦЕННЫХ БУМАГ В МИРОВОМ МАСШТАБЕ. БАНКИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. КЛИЕНТЫ ОСАЖДАЮТ МАКЛЕРСКИЕ КОНТОРЫ". Но на этот раз он не торопился и смог прочитать дальше: "С тех пор как незадолго до закрытия на нью-йоркской бирже началось падение курса ценных бумаг, оно распространилось по всему миру и обесценило миллиарды бумажных денег. Катастрофическому потоку требований о продаже акций не видно конца. Старейшие нью-йоркские обозреватели сходятся во мнениях по поводу того, что продажа У. Дж. Борном ("У. Дж. Борн Ассошиэйтс") ценных бумаг на бирже Нью-Йорка вчера вечером как бы явилась толчком к концу Великого Бума, который должен остаться теперь лишь воспоминанием".

— Ни при чем? — орал Лоринг. — Ни при чем? — Наконец он дотянулся до тонкой шеи Борна. Глаза у него были безумные.

"Карточный домик", — как в тумане сквозь боль мелькнула мысль. Борн попытался дотянуться до звонка. Мисс Иллиг вошла и завизжала, выскочив из комнаты. Когда она вернулась с двумя рослыми посетителями, было уже поздно.



Майлс Дж. Брейер

Куздра И Бокры



— Полноте! Да это же все равно, что тащить самого себя за волосы! — изумился я, не веря своим ушам. — Абсурд, да и только.

Волишенский ответил снисходительной улыбкой. Он в своем кресле возвышался надо всем, словно его всеобъемлющий разум в своей бесконечной доброте понимал и прощал дурацкие слабости беспомощных карликов, именующих себя людьми. Физик-теоретик пребывает в бескрайних просторах, где световой год-всего лишь шаг, где зарождаются и гаснут Вселенные, где пространство развертывается вдоль четвертого измерения на поверхность, продолженную из пятого. Смертные с их заботами представляются ему мелкими и ничтожными.

— Относительность, — пояснил он с незаурядным терпением и выдержкой — что-то уж очень туго до меня доходило. — Просто относительность. Ведь при малейшем нашем усилии луна заскользит вдоль верхушек деревьев! Для этого достаточно пройтись по аллее.

Я вытаращил глаза, а он продолжал:

— Допустим, кто-то говорит: "Глокая куздра… будланула бокра…" Мы с вами не знаем, что это значит. Но если мы предположим, что это наш родной язык, то нам станет ясно: куздра что-то сделала с бокром. Мы будем знать, кто будланул бокра: куздра. Будем даже знать, какая она, эта куздра: глокая. Будем знать, что куздра способна будлануть бокра. И так далее, и тому подобное". [1]

— Если бы вы родились и выросли в движущемся поезде, то вас бы никто не убедил, что пейзажи стоят на месте. Точно так же относительна и наша концепция Вселенной. Сэр Исаак Ньютон пытался с помощью формул создать модель Вселенной, какую бы видел бесконечно удаленный и абсолютно неподвижный наблюдатель. С тех пор, осознав тщетность таких попыток, математики стали принимать в расчет, что суть вещей зависит от того, кто их наблюдает. Математики пытались выразить общеизвестную истину — например, закон тяготения в виде уравнений, справедливых для любого наблюдателя. Но даже их вождю и величайшему из гениев Эйнштейну не удалось выразить истину в чисто относительных терминах; он вынужден был считать, что произвольная скорость света-константа. Отчего же скорость света должна быть более определенной и постоянной, чем все другие величины во Вселенной?

— Но при чем тут переход в четвертое измерение? — нетерпеливо прервал я.

Он продолжал, как если бы я не произнес ни слова.

— То, что нас сейчас интересует, что ставит втупик современных математиков, — это вопрос движения, или, точнее, перемещения.