Концерт на Корвете   ::   Шебалин Роман Дмитриевич

Вертинский, опаленный ореолами славы и революции, уехал на юг; а на улицах столицы уже косил оголтелых от большевистской свободы люмпенов безумствующий мор, точно медленно взрывалась Москва, и выкореживались уже страхи из чернооких домов, из гулких пустых подворотен: там - зашевелилась уже, горбатя улочки, дома разламывая, порою в молчаливых окнах, парадных тускло мерцая чешуею своею, - Змей-Pыба, порою грузно вставал изгиб тулова ее над водою и тогда - грохотали волны, трещали мосты, а тяжелые брызги долетали до башенок и Новодевичьего, и Красноуспьего; осень семнадцатого.

...Но Антон все-таки нянчил, может, даже и не своего ребенка (не случилось, видимо, своего!) и радовался новым переменам и в личной своей жизни, и в жизни молодой, вырождающейся из нави, страны. А, кстати, очень даже может быть, что - своего. Где-то в начале двадцатых "вопрос о рождении" был снят раз и навсегда... Впрочем, Антон хотел спиться, бросится с моста в реку, удавиться, сойти с ума, но - сын... Сын его спас.

Схоронив жену, чахоточный, но живучий, Тахеев пришел наконец-то к нормальной жизни обыкновенного пролеткультовского художника, рисовал для Окон РОСТА, позже посылал что-то в "Еж и Чиж", жил понемногу, отдав маленького Костю в "Шкоюнку", где мальчик и учился, и ел, и спал - так было легче; и проще: девять лет Антон Тахеев словно ждал, когда сын чуть повзрослеет; оставшись один, художник наш запил, что называется, по-черному.

И сгорел однажды - все в том же старом подвальчике Пятого дома, что на Большой Кусановке; и все тот же голубоглазый Турбинс приезжал с солдатами - Седьмой дом и стоящий поодаль Суфагоpский предстояло снести.

Глава вторая.

Вертеп и Мертвец.

- Как Ритка твоя, поступать будет?

- Да куды денется! вот найду ее...

- Опять сбежала?

- А, девке восемнадцать, что с нее взять, набегается

- вернется, сами бегали, а, Потап?

- Дело твое, а что - Валя?

- А что Валя, с Вузовского своего не вылазит, что мне

- Валя, дочь проглядела, что - Валя?

- Будет, Уся, тебе! вот пьесу посмотрим...

- А, это Ритка билеты вчера притащила, сходи, говорит, а сама и пропала, ничего, вернется - всыплю.

- Ясно, решила тебя в театралы записать, а, Уся?

- Да иди ты...

Свернули на Дульскую слободу.

- Вот, как раз: без трех.

Действие Первое. без названия

Вот - Театр, где происходим. А вот мы, происходим которые. Мне страшно иногда в театре быть, потому что сжатый падугами, оглушенный сумраком кулис, мирок в нас выплескивается, словно ежесекундно кристалл взрывается, что-то происходит: в кристалле фигурки живут, умирают, говорят слова разные дивные, фигурки преломляются в гранях, тени бросают на грани, грозятся грани разбить, куда им, мертвеньким! Живите так...

Мы приходим тихо, не произносим не звука, движения наши плавны, бессвязны, мягкие кресла нас ждут, мы погружаемся в пыльную небыль (видно, как пыль порхает в лучике ясного света, что вырвался из дырки в кулисах), и вот мы нащупываем себя тихо-тихо, чтобы не чувствовать, но ведь чувствовать только, только ждать, закрывая глаза, но - только лишь глаз пугаясь своих, потому что: выявлять из кристалла себя - страшно.

И: во тьму. Чтобы из разверзнутого в конце-концов занавеса на нас все же - грянул кристалл, фигурками кипя, нас - развращая в мороморохах мирка своего маленького, вынавьинь театра ожил: жизнь схлынула с зала, на сцене мятелясь, зрит в темноте ослепленная: кладбище.

Так тихо, что - кладбище.

Действие Второе.

"Солдат спасает детей."

Туман на Волоколамском. Медленно ползут фашистские танки. Далекие взрывы. Раздавленная землянка, чудом сохранившая жизнь девочке и двум мальчикам; прижавшись друг к другу, дети тихо плачут.

В маленьком земляном окошке появляется голова.

- Ребятки, привет, я спасу вас.

- Ой, кто там?

- Дядя Лева я, я спасу вас.

- А мы тут видим много незнакомых дяденек и тетенек, а кто они?

Потап (Устину). А кто автор?

Устин (шурша программкой). Не знаю, какой-то Тудымов.

- Как вас угораздило? - лопаткою разгребая землю.

- Отец Зуп спрятал, а потом засыпало...

- Засыпало нас...

- Танки стреляли...

- А-а!

- Тише, фашисты кругом, - просыпалась земля к ногам детей, вслед спрыгнул дядя Лева.

- Ну вот, ребятки, теперь все будет хорошо, переждем атаку - и в тыл, здесь и лазарет рядом.