Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)   ::   Полунин Николай

Эфир окончен.

ВАНДЕМИР: (в выключенную камеру): До свидания.

Он заехал домой, причем очень торопился. Элла по-прежнему поджимала губы и молчала, но сделано было все как надо: Черноглазка собрана, одета, сидит, дожидаясь, за столиком в саду. Питеру бросилось в глаза, что одета она в тот самый желтенький комбинезон, что был на ней в день, когда он, Питер Вандемир, ощущая себя последней сволочью, забирал девочку из пансиона по фальшивой доверенности.

Питер подогнал машину к самому столику - черт с ним, с газоном, Ица не шелохнулась. Опустил стекло. Помолчал. Спросил:

- А где медвежонок?

- Я не взяла, - сказала Ица. - Я его не люблю больше. Пускай он теперь живет у тебя.

- Пускай, - не стал возражать Питер. - Ты, может, за ним еще вернешься. (Что я горожу, язык оторвать мало!) А вот мы сейчас поедем к маме. (Что, лучше что ли?) - Он умолк.

Ица боком слезла с белого ажурного стула, потрогала бок машины, осталась стоять рядом, тоненькая, с кукольной сумочкой через плечо. С неба зарядила серая мозглая россыпь. Питер сказал:

- Правда. Вот сейчас сядем и поедем.

Она растворила дверцу, села на заднее сиденье, уставясь в спинку перед собой огромными черными влажными вишнями. А глаза у них непохожие. Красивые, но разные. Драгичевич - кто он был, румын, югослав? Как его звали - Марко, Йозо? Пять лет... да, Лина уже работала в фирме и уже частенько на службу ее доставлял Ладислав. Папа появляется позже - шестьдесят три не возраст, конечно, но... и Драгичевич, почему, собственно, - был?.. Ох ты, господи, о чем думаю, право...

Ица сидела, положив ладошки на колени, личико у нее было, как у старушки. Теперь Питер знал, какие лица бывают у детей, если их обманывать раз за разом.

- Я принесу остальное, - бодро сказал он.

Элла встретила его в доме, протянула собранную сумку. Элла улыбалась ему, как улыбались спартанские женщины возвращавшимся из похода мужчинам. Пыльным, грубым, израненным, жестким. Победившим. Теперь мой портрет тоже будет висеть в рамочке на стене. "Смотри, Пепик, дедушке не понравилась бы твоя шалость. А дедушка у нас знаешь был какой..." Только вот медалей у меня нет никаких. Нет, есть одна, не помню за что. Африка еще, наверное. Нет, решительно не помню.

Кой черт, подумал Питер.

- Здесь все?

- Все, милый. Все, что ты велел.

- Угу. - Он поднял сумку.

- Марта и Питер-младший еще у телевизора. Они сейчас так радовались. Мы тобою гордимся, милый, мы... - Чувства переполняли ее.

Питер посмотрел на часы. Однако.

- Достойные дети. Просидеть сто минут... - Он вышел со студии в четыре.

- Какие сто минут, Пити? Четверть часа, меньше...

Так. Он - ему сказали - должен был идти напрямую. Да он и шел напрямую! - Питер вспомнил ассистента, который делал ему знак. Девятнадцатый канал их сети - это же только прямые передачи. Новости, чрезвычайные происшествия, сенсации... Ага. Значит, таким вот образом.

- О чем там было?

Нет, не то! Потом. Или вообще наплевать.

- Как же, Пити... Об андроидах, их наконец разоблачили. Ты говорил...

Наплевать и забыть - это самое лучшее. Да. Самое лучшее для него теперь.

- Ладно, хорошо. Слушай, у меня уже совсем нет времени...

Он вернулся к машине, к Ице. Опустил сумку на переднее сиденье, обошел автомобиль, уселся, пристегнулся.

- Это не мое, - сказала сзади Ица.

- Ч-что? - сперва не понял он.

- Это не мое.

Он извернулся, чтобы посмотреть назад. Черноглазка по-прежнему неотрывно глядела в подголовник перед собой.

- Там игрушки. Твои игрушки, вспомни, они так понравились тебе. Возьмешь их с собой...

- Это не мое, - повторила она в третий раз.

Питер стиснул руль. Потом распахнул дверцу, швырнул наружу сумку, дверцу захлопнул. В сумке - слышно - отчетливо хрустнуло.

- Хорошо.