Крайняя мера   ::   Серова Марина

Не исключено, что таким образом можно будет вычислить неизвестного и вывести его на чистую воду.

Но мотивы, мотивы?! Не может человек планировать убийство другого человека просто так, только потому, что тот ему не нравится!

Однако Корнелюк терялся в догадках — вернее, никаких догадок у него попросту не было. И я склонна была верить в то, что Дима ни о чем не умалчивает. Разумеется, причины были, но Дима их просто не видел. И нужен был свежий внимательный взгляд со стороны, чтобы обнаружить эти причины. Например, мой взгляд.

Мы отправились домой к Корнелюку. К тому времени митинг уже сходил на нет, акция протеста заканчивалась, и нам пришлось ехать по улицам, по которым возвращались после мероприятия демонстранты.

— Давненько я не видела столько красных флагов, — проговорила я, глядя на полотнища и транспаранты.

— А вам сколько лет? — спросил Дима и тут же ойкнул. — Наверное, я задал неприличный вопрос, простите меня, пожалуйста.

— Своеобразные понятия о неприличии, — улыбнулась я. — Отчего же? Я с удовольствием отвечу — мне двадцать восемь лет.

— А я восьмидесятого года, — известил меня Дима. — Так что считайте, что я вырос уже при демократии. Если, конечно, такое слово подходит к этому строю. Впрочем, я в политике ничего не понимаю. Знаете, я как-то по-другому устроен.

— Ну и прекрасно, — успокоила я его. — Наверняка наши политики ничего не понимают в музыке. Каждому — свое, не так ли?

— Пожалуй, — согласился Дима. — Да я-то, в общем, не комплексую.

— Вот и славно. Тем паче что наши политики наверняка тоже не переживают относительно своей музыкальной безграмотности, — заметила я с улыбкой. — Ага, мы, кажется, приехали?

Мы остановились возле небольшого одноэтажного дома, выстроенного без шика, но со вкусом. Дима открыл ключом железную калитку, и мы вошли во двор. Проведя меня под руку по дорожке из желтого кирпича — после утреннего дождя камни были скользкими, — Дима поднялся на крыльцо, пропустив меня вперед.

В прихожей в нос ударил запах лекарств. Вытирая руки передником, на шум вышла пожилая женщина с морщинистым лицом. Увидев меня, она удивленно подняла брови и вопросительно посмотрела на Диму.

— Это Евгения Максимовна, — поспешил тот представить меня. — А перед вами наш добрый ангел, Ангелина Павловна, она ухаживает за папой.

Сиделка подала мне руку, которая была еще слегка влажной. Ее глаза смотрели на меня внимательно и настороженно. Ангелина Павловна сразу же спросила:

— Вы учитесь вместе с Димой? Что-то я вас раньше не видела.

— Евгения Максимовна будет выполнять одно мое конфиденциальное поручение, — ответил за меня Корнелюк, напустив на себя строгий и торжественный вид. — К музыке она не имеет никакого отношения. И вот еще что… Некоторое время Евгения Максимовна поживет у нас. Я думаю, поместим ее в бывшей детской.

Ангелина Павловна вытаращила глаза и слегка приоткрыла рот. Бог знает, что она подумала обо мне, но поведение Димы ее весьма удивило.

— Вам виднее, Дмитрий Владимирович, — произнесла она, пожав плечами. — Поступайте как знаете, в конце концов это не мое дело.

Корнелюк даже не понял, какое впечатление произвела его неуклюжая фраза на сиделку.

— Сейчас мы пройдем к папе, если не возражаете, — предложил он мне, — а потом я покажу вашу комнату. Раздевайтесь, пожалуйста.

— Владимир Георгиевич очень плох, — поджав губы, произнесла сиделка. — Вряд ли ему сейчас будет интересно общаться с вашей знакомой.

— Так надо, — настаивал Дима. — И вообще, Ангелина Павловна, я вас не понимаю…

— А я не понимаю вас, Дмитрий Владимирович. Могли бы немного и обождать, — заявила сиделка и удалилась, гордо подняв голову.

— Что она имела в виду? — растерянно спросил Дима, глядя ей вслед.