Мастер ветров и вод   ::   Первухина Надежда

И я запела: ликующую, безумную песню жизни и любви, торжествующей даже среди мрака и смерти. Я победила вечную зиму. Я исполнила свой долг. Я – таоте, дух жизни и победы.

И едва я поняла это, как взлетела – прочь от деревни, от расцветающей земли. Я оказалась среди облаков, но не ласковых и нежных, а грубых, словно вырезанных из пенопласта. И небосвод здесь не небосвод, а – сатиновое полотно, выкрашенное синей гуашью. Я касаюсь небосвода, и чешуйки краски остаются на моих пальцах.

– Вот мы и встретились снова, – слышу я голос. Этот голос мне неприятен, я оборачиваюсь и вижу странное существо. Но оно знакомо мне, такого уродства не забыть. Раньше я не знала (нет, не помнила!), кто это, а теперь память вернулась ко мне.

– Лун, – говорю я, – что тебе нужно от меня?

– Того же, что и четыре тысячи лет назад, – скалится Лун. – Победы.

– Зачем тебе эта победа? – Я говорю холодно и надменно. Маска, которая у меня на лице, понуждает меня говорить так. – Разве нам нужно что-то делить, Лун, дух темных начал?

– Ты права, победа – это второстепенное. Мне нужно, чтобы перестала существовать ты, таоте. Четыре тысячи лет я вершил свои дела спокойно, зная, что ты затеряна в цепях перерождений и высшие духи не вернут тебя. Но вот четыре тысячи лет прошли, ты вернулась.

– Лун, не зарься на то, чего тебе не получить. Владей тьмой, я же буду владеть светом.

– Ты не владеешь светом, таоте!

– Хорошо. Пусть не светом. Пусть я владею переходом из тьмы в свет. Это тоже немало.

– Пусть вечный спор наш рассудит поединок, – высокопарно говорит Лун, дух злых начал, дух тьмы и забвения. – Сразись со мной, таоте.

– Снова?

– Снова.

– Хорошо.

– Но я хочу, чтобы перед началом нашей битвы ты знала: это я тогда стоял на шоссе.

– На каком шоссе?

– Быстро же ты забыла! На том шоссе, где молния взорвала машину с тобой и твоим кузеном. Это я послал молнию.

– Ты убил Го! – кричу я в отчаянии.

– Убил. Но тем самым сделал себе же хуже: твой кузен стал благим небожителем, а я-то надеялся, что он пополнит сонм бесприютных духов-скитальцев, не дающих покоя ни людям, ни мирам...

– Ты убил Го... Убил того, кто был мне дорог... Вот теперь защищайся!

И я бросаюсь с голыми руками на это шипасто-клыкастое чудовище. Маска на моем лице раскаляется, так что боль пронизывает меня. Но я сражаюсь, я наношу удары, я распластываю эту тварь по небосводу, так что с него сыплется чешуя.

И когда мне кажется, что я одерживаю верх над своим давним врагом, я вдруг понимаю...

Понимаю, что я не победила.

И никогда не смогу победить.

Потому что это мне не нужно. Потому что Лун – никакой мне не враг. Потому что не может быть врагов – у меня. У таоте, несущей спасение и милость.

– Ты опять поймал меня, Лун, – остановившись, говорю я. Ни ярости, ни гнева нет в моем сердце, оно высветлилось и стало как алмаз, на котором ничто не может оставить царапины. – Ты поймал меня, как четыре тысячи лет назад. Я вспомнила – мы сражались и тогда, но всякие битвы между нами бессмысленны. Я стала старше на много жизней. И теперь поняла: мы – два склона одной горы.

– Ты догадалась, – склоняет голову Лун. Потом он смотрит на меня, и в этом взгляде нет ярости, только усталость и бессилие. Может быть, он и сам не рад, что оказался на теневой стороне горы, тогда как я – на светлой.

И в сердце моем рождается жалость.

– Прости меня, Лун, – говорю я. – Прости, как и я прощаю тебя.

Что-то начинает происходить с небом и облаками, окружающими нас. Теперь это не мишурная декорация к очередной вселенской битве. Небо стало живым, оно дышит, оно ликует, оно меняется. Радуга простирается от бескрайности до бескрайности как символ милосердия. И по радуге, как по Великому шелковому пути, к нам идут три старца – три звездных божества.