Надолго, может, навсегда   ::   Корабельников Олег

Она всегда отличалась от него упрямым характером, решительностью и самостоятельностью поступков, и Климов, глядя на нее, и в этот раз подумал о том, что жизнь никогда не бывает напрасной, если ты сам, пусть неузнанный и себя не помнящий, продолжаешь жить в других людях, совсем не похожих на тебя, но хранящих тайное родство с твоим телом, твоей душой.

Он не подошел к ним, не окликнул. Он стеснялся даже своих детей, не зная, о чем с ними разговаривать и как себя вести. Он следил за ними взглядом, пока они не скрылись в подъезде. Ему всегда казалось, что дети любят его. Он был мягок и все прощал им, и даже осмеливался защищать их от наказаний матери. Ему казалось, что если бы он подошел к ним сейчас, то они должны были обрадоваться ему, но не сделал этого и, как обычно, корил себя за трусость, слабость и нерешительность.

"Да, - подумал он, - она правильно сделала, что оставила меня. Забитый чиновник, ни рыба ни мясо".

Наверное, вид его, погруженного в раздумье и горестное самобичевание, вызывал любопытство старух. Они не осмеливались говорить о нем впрямую, а перешли к теме пьющих мужей, из-за которых страдают несчастные жены и невинные дети. Ему хотелось сказать, что к нему это не относится, что он трезвенник, что жену свою продолжает любить и ни разу не изменял ей, но потом справедливо решил, что вмешиваться в пустой разговор не стоит и вообще пусть все идет так, как и должно идти, он не борец, не хозяин жизни и ничего изменить все равно не сможет.

Его бывшая жена, далекая и недоступная, шла вдоль дома. Под пристальными взглядами старух он пошел к ней, было страшно, голос, еще не прозвучав, уже готов был задрожать, хотелось встать на колени и сказать, что без нее он погибнет, что готов стать таким, каким она пожелает, лишь бы она приняла его, и простила ему, и рассмеялась бы над злым своим поступком.

Он загородил ей дорогу и сказал:

- Давай поговорим. Только в подъезде. Старухи смотрят.

Она вскинула брови, поправила волосы.

- Послушай, Климов, я уже все сказала. Тебя не существует в природе. Считай, что ты умер. Есть я, есть мои дети, а тебя нет. С привидениями разговаривать я не хочу. Я слишком суеверна. Отойди.

Он мучительно покраснел и неожиданно для себя сказал:

- Дура ты и не лечишься.

Она легко отстранила его сильной рукой и, не оглядываясь, пошла к подъезду.

- Дура! - закричал он вслед. - И не лечишься к тому же!

В эту ночь он плохо спал, вернее, не спал совсем. Впервые он нагрубил этой женщине, неумело и глупо. Даже выругаться не умел, даже ответить достойно...

Было больно и одиноко, и Климов в скорби своей простер руки к потолку и взмолился:

- Господи, если ты есть, отзовись, поговори со мной!

Сверху доносились чьи-то шаги, и вдруг в самом деле он отчетливо услышал голос с той стороны потолка:

- О чем мне с тобой разговаривать?

- Хоть о чем, - сказал удивленный Климов. - Можно о погоде.

- Погода хорошая, - ответил тихий старческий голос сверху. - Она всегда хорошая. Если где-нибудь дождит, то в другом месте солнечно. А за облаками и подавно - всегда полная ясность.

- Там холодно, - пожаловался Климов. - Там можно попасть под самолет.

- Ерунда, - ответил тот, - главное - одеться потеплее и смотреть по сторонам. Зато просторно!

- Так ты Бог? - спросил Климов, не веря.

- Бог его знает, - ответил тот. - Может, и так. Не все ли равно.

- А конкретнее? - не унимался Климов.

- Тогда не Бог.

- Значит, ты - черт! - уверенно сказал Климов и отвернулся к стенке.

- Ну вот! - огорчился другой. - Что за глупый подход! Ты что, христианин?

- Кажется, нет, - осторожно сказал Климов, опасаясь подвоха. По-моему, я атеист.

- Тем более. Атеист, а говоришь глупости. Я - твой сосед сверху. Всего-навсего.

- А почему я тебя так хорошо слышу? - заинтересовался Климов.

- Акустика, - вздохнул сосед.