Нет мира с королями (No Truce With Kings)   ::   Андерсон Пол

С тех пор он никогда не забывал, что Эсперы помогают бедным и что Фэллон обещал помогать Эсперам… Ну, и битвы, слава, воссоединение, федеральная демократия – эти лозунги недешево стоят, когда вы молоды…

Комната Лауры почти не изменилась за год ее супружеской жизни. Тогда ей было всего семнадцать, и здесь все еще обитали существа, которые принадлежали девочке, собиравшей волосы в хвостик и носившей крахмальную юбку: плюшевый медведь, заласканный до полной бесформенности, кукольный домик, сделанный отцом, портрет матери, написанный капралом, погибшим позже у Солт-Лейк-Сити. Как похожа Лаура на мать!

Тяжелые волосы, струившиеся по подушке, в бликах фонаря отливали золотом. Маккензи коснулся дочери со всей нежностью, на какую только был способен. Она проснулась мгновенно.

– Папа! Что-нибудь с Томом?

– Все в порядке.

– С ним беда, – сказала Лаура. – Я слишком хорошо тебя знаю.

– Нет, он жив и здоров. И надеюсь, будет впредь.

Маккензи взял себя в руки и в нескольких словах рассказал ей все, но пока он говорил, у него не было сил смотреть ей в лицо. Закончив, он сидел неподвижно, слушая шум дождя.

– Ты намерен бунтовать, – прошептала она.

– Я намерен запросить командование района Сьерра и поступить так, как мне прикажет мой командир, – сказал Маккензи.

– Ты знаешь, что он тебе скажет. Особенно, если уверен в твоей поддержке.

Маккензи передернул плечами. Начинала болеть голова. Раннее похмелье? Чтобы заснуть, надо еще немало выпить. Впрочем, спать не придется – сейчас не время. Завтра он соберет полк во дворе и обратится к солдатам, как всегда делали Маккензи перед «Бродягами».

Лаура сидела, обдумывая услышанное, затем произнесла безучастно:

– Тебя ведь не отговорить… – Маккензи покачал головой. – Ладно. Тогда завтра утром я выезжаю.

– Хорошо. Дать тебе коляску?

– Не нужно. Я езжу верхом лучше тебя.

– Как хочешь. Но возьми двух солдат для охраны. – Маккензи вздохнул.

– Может быть, ты убедишь Тома…

– Нет, не могу. Не проси меня об этом, папа.

На прощанье он дал ей последний дар:

– Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась. У тебя свой долг. Скажи Тому, что я по-прежнему думаю: ты верно выбрала его. Спокойной ночи, утенок.

Слова вылились скороговоркой, но он не смел задерживаться. Когда она заплакала, он развел ее руки и вышел из комнаты.

– Не думаю, что будет много убитых.

– Я тоже… по крайней мере, на этом этапе. Хотя, конечно, без жертв не обойтись.

– Ты говорил мне…

– Я говорил тебе об ожиданиях, Мюир. Ты не хуже меня знаешь, что Великая Наука оказывается точной только на широкой шкале истории. А индивидуальные события подвержены статистическим отклонениям.

– Не слишком ли все это просто для описания гибели в грязи существа, наделенного чувствами?

– Ты новичок на этой планете. Теория – это одно, а ее приспособление к потребностям практики – совсем другое. Думаешь, мне не бывает больно, когда я пытаюсь реализовать наш план?

– Верю, верю. Но жить с чувством вины от этого не легче.

– С чувством ответственности, ты хочешь сказать. Различие вполне реально. Ты читал отчеты и смотрел фильмы. А я прилетел с первой экспедицией. И пробыл здесь два столетия. Их страдания – для меня не абстракция.

– Но когда мы их обнаружили, все было совсем по-другому. Последствия междоусобной ядерной войны были тогда ужасающе свежи. Тогда эти несчастные, погибающие от истощения и безвластия, нуждались в нас – а мы ничего для них не сделали! Мы наблюдали.

– Ты впадаешь в истерику. Могли ли мы, явившись сюда впервые, мало что понимая, вмешаться и стать еще одним деструктивным элементом? Элементом, воздействие которого мы сами не могли предсказать? Это было бы преступным, как преступно хирургу приступать к операции, даже не прочитав историю болезни пациента. Нам приходилось скрытно изучать их, работать не покладая рук, раздобывать информацию.