Отрок. Бешеный Лис.   ::   Красницкий Евгений Сергеевич

 — Только есть и еще одно дело, которому учить придется. В дороге лекаря не найдешь, а раны и болезни ждать, пока доедешь, не станут. Как-то надо тетку Настену уговорить, чтобы лекарскому делу обучать согласилась. Не полностью, конечно, но самым необходимым вещам.

— Не уговаривать надо, а плату прелагать. И остальным тоже! "За спасибо" никто работать не будет. Я поэтому Никифору плату за обучение и не назвал — сам пока не знаю, но получится недешево!

— Но для себя-то мы людей за бесплатно учить будем! Вернее, за счет тех, кто платить будет. Только вот этих-то, чему учить станем?

— Тому же самому, — решительно заявил дед — знаний лишних не бывает!

— А ратнинцев, если родители их к нам пошлют?

— Кхе! Да, тут подумать надо…

— Деда, опять так же: какая цель? Вот у нас, как бы, два вида учеников. Первый вид — охранники купеческих караванов. Их учим воевать с татями, малым числом, посреди пустой дороги, и при этом защищать караван с людьми и скотиной. Второй вид — ратнинцы. Их учим воевать в составе десятка и сотни. Воевать в строю, против таких же ратников, брать на щит укрепленные места или, наоборот, защищать и… все такое прочее. Получается, что совсем разных людей учим. Точнее, сначала, когда бойца самого по себе готовим, всех можно учить одинаково, а потом разделять: одних в охрану, других в кованую рать. А вот своих, как учить?

— Верно в твоих книгах написано: все от цели зависит. — Дед сожалеющее вздохнул. — Эх, мне бы в твои годы такой отец Михаил попался… А своих… Своих надобно всему учить! И тому, и другому.

— Тогда получается три этапа… э-э… три срока обучения. В первый срок учим всех одному и тому же. Потом разделяем: охрану учим одному, ратнинцев другому. Наших людей учим вместе с ратнинскими. Потом, в третий срок, учим наших тому, чему учили охрану. Так?

— Вроде бы, так. Кхе! Хитер ты, Михайла, наши-то лучше всех выучены будут!

— Так для себя!

— А для сотни? Я сотню не брошу, какая бы она ни была!

В голосе деда слышалось не просто упрямство, что-то в тоне, которым были произнесены эти слова, «зацепило» Мишку, напомнило нечто из ТОЙ, прошлой жизни. Да! Таким же тоном говорили мужики, отказывающиеся выбросить партбилеты, после указа Ельцина о запрете Компартии. Обычные мужики: строившие, воевавшие, растившие детей, непричастные ни к репрессиям, ни к злоупотреблениям, ни к маразматической дури «партстарцев», ни к перестроечной шизофрении.

"Именно так! Он с этим вырос, с этим и умрет! Отказаться от Ратнинской сотни, для него, то же самое, что отказаться от всей своей прошлой жизни. Всё видит, всё понимает, но рушить то, что создавалось в течение столетия, и сам не будет, и другим не даст. Значит, и разговор надо строить соответствующим образом".

— Во-первых, деда, для сотни мы и так выучим ребят лучше, чем если бы школы не было. А во-вторых… Деда, а ты когда-нибудь думал, почему сотня потихоньку все хуже и хуже становится? Только не говори, что люди мельчают или, что жирком от спокойной жизни поросли. Для того, кстати, деды наши и воевали, чтобы внукам лучше жилось. Ты сам говорил, что для одних воинское дело обуза, а для других — нет. Можешь общую причину указать, которая часть людей от воинской жизни отваживает?

— Кхе! Общую для всех? — Дед задумчиво поскреб в бороде. — Больно мудрено! У каждого — свое.

— Ну, тогда перечисляй: у кого — что.

— Перво-наперво, всегда есть людишки ленивые, дурные или просто слабые.

— С этими уже ничего не сделаешь — балласт… э-э… лишний груз, мусор.

— Верно, мусор. Но они опасны, потому, что лень и дурость заразительны. Они и других за собой тянут. Всякий лентяй норовит трудягу дураком выставить, слабак, сильного человека — зверем тупым, а трус, храбреца — сумасшедшим.