Охота на Герострата   ::   Первушин Антон

- Я не знал, - забормотал я растерянно: меня ошеломили неподдельные горе и боль этого (врага?) Человека, и на секунду даже мне показалось, что все остальное - мелочь, прах в тени его горя и боли.

- Ну и что? Не знал - теперь знаешь. Что, извинишься передо мной? Выступишь на суде главным защитником? Как, после сотни-то невинно убиенных? Переступишь ты, переступишь и ты. Не первый и не последний. Переступишь, как все переступают. Но сначала скажи ты, самый умный, самый великолепный мой враг, скажи мне, неужели весь этот мир, где одни с легкостью переступают через судьбы других, разве весь этот храм, где полили алтарь кровью моего десятилетнего сына, разве не заслужил он того, чтобы сжечь его, спалить дотла?!

Я молчал, я не мог ему ответить. Да и что можно ответить человеку, которому волею судьбы пришлось стать игрушкой в чужих грязных руках. Хотя о чем я? Какая тут, к черту, "воля судюбы"... Его жизнь, его семья оказались размолоты в лязгающем сцеплении двух систем ради победы в будущей умозрительной войне, но только вот он не смирился, как смирилась со своей потерей Марина; он попытался вырваться, и рывок к свободе оказался сопряжен с большой кровью, потому что по-другому он уже не умел. А система не сдалась, система не признает поражений, и снова закрутились-завертелись колесики, закрутились сифоровы, мартыновы, хватовы и лузгины, чтобы снова достать его, снова переломать, приспособить к новым условиям. И я в том тоже участвую, и значит, мой последний шаг тоже предопределен: переступить, переступить через него, как многие до меня переступали. Что я мог ему ответить?..

Герострат наконец замолчал, выговорился. В течении долгой паузы лицо его размягчилось, снова потекли, сменяясь, мимические состояния. Герострат стал прежним. А ко мне вернулось прежнее к нему отношение. Подпорчено оно было теперь слегка, но в целом...

- Вот так, Боренька, - подытожил Герострат. - Такие вот дела. Но что это я все о себе, да о себе. Тебе, наверное, тоже есть что вспомнить.

- Есть, - не стал возражать я. - Но тебе нет смысла об этом рассказывать. Ты и так все обо мне знаешь.

Герострат задумался.

- Да, а ведь так оно и есть. Знаю, Борнька, а это очень и очень жаль. Не получится, выходит, у нас с тобой опыта. Не хватает чистоты эксперимента. Меченый ты мною, меченый...

У меня тревожно забилось сердце.

- Что ты хочешь этим сказать?

- А то хочу сказать, что почистить тебя надо бы. А то переступить-то ты меня переступишь, а потом сам перед собой оправдаешься: мол, не я виноват - программа Геростратова. Так что готовься: чистить тебя буду. Тем более, если по справедливости, ты этого заслужил, нет? Будешь потому первым, кого Герострат отпускает из сетей своих на волю. Первым и последним, - он усмехнулся. - Гордись!

Я не верил этому, я отказывался этому верить.

- Ты хочешь убрать психопрограммы, кодировки все и блоки?

- Ух ты какой у меня догадливый. Почти с первого раза. Да, Боренька, именно этим мы сейчас с тобой и займемся.

Он не дал мне времени ни испугаться, ни как-то подготовиться. Глядя мне в глаза, он произнес:

- ЛАО-ВА АСОРЦЫ МОСТ!

И, видимо, на пару часов я выключился, потому что когда снова увидел Герострата, он находился уже не в проходе рядом со мной, а стоял, тяжело дыша шагах в пяти, прислонившись к подлокотнику другого кресла. Пистолет он держал в опущенной руке, а на лице его я заметил крупные капли пота. Освещение в салоне изменилось. За время моей отключки солнце успело преодолеть по небосклону изрядный путь, и теперь свет проникал в иллюминаторы совсем под другим углом. Я взглянул на часы. Господи, уже шесть!

- Умотал ты меня, Боренька, - заявил Герострат устало. - Никогда не думал, что декодирование на порядок сложнее... Ну как, что чувствуешь?

Я широко открыл глаза.

Я ВСПОМНИЛ!

Я действительно вспомнил все, что было на самом деле.