Печать на сердце твоем (Ория - 3)   ::   Валентинов Андрей

Во всяком случае, у парней, облюбовавших дальний угол харчевни, было именно так. Парней оказалось шестеро, ножи, да и рожи были самые разбойничьи, и поддали валинцы изрядно, видать, не только пиво пили.

Впрочем, компания в углу была сама по себе, никому не мешая, и Згур мог спокойно знакомиться со здешним пивом, незаметно оглядывая присутствующих. Итак, в углу шестеро мордатых с ножами, поближе - селяне в вышитых рубахах, этих даже в улебской земле не спутаешь. Чуть левее - пожилые горожане, уже не в рубахах, а в кафтанах, то ли торговцы, то ли мастера, из тех, что побогаче. А еще левее, в другом углу, явно иноземцы - длинноусые, с саблями на шитых серебром поясах. Эти денег не жалеют, даже велели принести полдюжины свечей вместо чадящих лучин. Згур уже успел разобраться - лехиты, хвастливые и буйные соседи с заката. Четыре года назад войско улебов наглядно объяснило усачам, почему не надо бросать латную конницу на строй стрелков с гочтаками. Объяснение вышло, говорят, очень убедительным. Ивор, сын Ивора, оказался прекрасным полководцем.

Впрочем, сейчас в земле улебской был мир, и в харчевне тоже мир, хотя драки случались здесь частенько. Згур бывал здесь уже неделю каждый вечер, и два раза пришлось слегка размяться. Дрались, впрочем, без особой злобы и даже лежачих не били. В последний раз потасовка кончилась совместным распитием все того же пива. В общем, место было пристойным, хотя Згуру оно нравилось не только этим.

Хозяйка - полнотелая молодка лет тридцати - как-то неожиданно оказалась рядом и, улыбнувшись, кивнула на кубок. Згур улыбнулся в ответ, но покачал головой - пил он мало, и оловянный кубок нужен был ему больше как предлог, дабы оставаться за этим столом подольше. Молодка вновь улыбнулась и провела языком по пухлым губам, еле заметно подмигнув. Згур вздохнул и отвернулся. Хозяйка удостаивала его вниманием уже третий вечер подряд, и после последней драки тот, с кем довелось сцепиться, а после - выпить, даже удивился: "Да ты че, волотич, слепой, да?"

Згур слепым не был, да и этакую молодку смог почуять даже слепой за десять шагов, но не за тем он сюда пришел. Ему хватило и прошлой ночи...

Згур поморщился и глотнул пива, даже не почувствовав вкуса. К той женщине, имени которой он не знал, он пришел в темноте, когда узкие валинские улицы уже опустели, а за закрытыми слюдой окнами домов гасли огни. Точнее, пришел не к ней. Та, с которой его свели, была слишком осторожна, чтобы пускать заброду-волотича в дом. Какой-то чердак - или второй этаж, в Валине не поймешь, - маленькая комнатушка, низкие табуретки, коврик на полу. Женщина стояла у окна, но, когда Згур вошел, поспешно отвернулась, чтобы бледный сумеречный свет не падал на лицо.

Да, она была очень осторожна - и недаром. Разговор мог стоить ей головы. На поясе у Згура висел тяжелый кошель с серебром, но после первых же слов уклончивых, неуверенных, он вдруг сообразил, что правды ему могут не сказать. Он уйдет, исчезнет, а женщине жить здесь, рядом с теми, кого она предавала. И тогда он, вспомнив советы наставника, начал говорить о пустяках, шутить, болтать какую-то ерунду, рассказывая о Коростене, о том, что было с ним в дороге. Наставник учил - женщинам не так важно, о чем речь, важно, как говоришь. И женщина постепенно оттаяла, оживилась, принялась расспрашивать - не о деле, конечно, а так, о жизни. И Згур решился. Он знал - эта женщина, готовая предать за горсть серебра, одинока и несчастлива. Он пододвинул скамейку поближе, затем рука легла на горячее податливое плечо, губы потянулись к губам, бесшумно упало на пол платье из тяжелой богатой ткани...

...А потом она рассказала все - многословно, повторяясь, то и дело срываясь на плач.