Первая встреча, последняя встреча   ::   Бушков Александр Александрович

Бумаги пока что не отдала.

Поручик Сабуров набрал в грудь воздуха и начал:

- Будучи в отпуске из действующей армии до сентября месяца для поправления здоровья от причиненных на театре военных действий ранений, что соответствующими бумагами подтверждается, имею следовать за собственный кошт до города, обозначенного на картах как Губернск, и в документах таковым же значащегося...

Он бубнил, как пономарь, не выказывая тоном иронии, но с такой нахальной развальцой, что ее учуяли все, даже состоящий при станции пузатый.

- ...в каковом предстоит отыскать коллежского советника вдову Марью Петровну Оловянникову для передачи оной писем и личных вещей покойного сына ее, Верхогородского драгунского полка подпоручика Оловянникова, каковой геройски пал за Бога, царя и отечество в боях за город Плевну и похоронен в таковом...

- Ради Бога, достаточно, - оборвал его ротмистр Крестовский. - Я уяснил суть анабазиса вашего. Что же, дали мы маху, господин Смирнов?

Это тому, партикулярному. Партикулярный чин (а видно было, что это не простой уличный шпион - именно статский чин) пожал плечами, вытянул из кармана потрепанную бумагу:

- Что поделать, Иван Филиппович, сыск дело такое... Смотрите, описание насквозь подходящее: "Роста высокого, сухощав, белокур, бледен, глаза голубые, в движениях быстр, бороду бреет, может носить усы на военный манер, не исключено появление в облике офицера либо чиновника". Подполковника Гартмана, царство ему небесное, наш как раз и успокоил, в офицерском мундире будучи...

- Интересная бледность - это у девиц, - сказал поручик Сабуров. - А я, по отзывам, всегда был румян.

- Может, это вы попросту загорели в целях маскирования, - любезно сообщил господин Смирнов. - А несчастного Гартмана бомбою злодейски убивая, были бледны.

- Господин Гартман, надо полагать из ваших? Отдельного корпуса то бишь?

- Именно. Питаете неприязнь к отдельному корпусу?

- Помилуйте, с чего бы вдруг, - сказал поручик Сабуров. - Просто я, как-то так уж вышло, по другой части, мундиры больше другого цвета хоть наши запылены да порваны иногда...

- Каждый служит государю императору на том месте, где поставлен, сказала Щучья Рожа.

- О том самом я и говорю, - развел руками поручик. - Чох якши эфенди.

Губы Щучьей Рожи покривились:

- Па-атрудитесь в пределах Российской империи говорить на языке, утвержденном начальством! Патрудитесь получить документы. Можете следовать далее. Приношу извинения, служба.

И тут же рассосались жандармы, миг - и нету, воротился на свое место пузатый станционный страж, Крестовский и Смирнов повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:

- Отправить его отсюда, Иван Филиппыч, чтоб под ногами не путался.

- Дело. Займитесь, - кивнул Крестовский, ничуть не заботясь, слушал их Сабуров или нет. - Выпихните в Губернск до ночи сего вояжера. Черт, однажды уже нахватались в заграницах такие вот гонористые, дошло до декабря... Закрыть бы эту заграницу как-нибудь.

Смешок:

- Так ведь императрицы - они у нас как раз из заграниц, Иван Филиппыч...

- Все равно. Закрыть. Чтоб ни туда и ни оттуда.

- Ну, этот-то - от турок. Азия-с.

- Все равно. И там свои вольтерьянцы. Правда, там их можно на кол, попросту...

И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах - было тут что-то и от изумления и от гнева, но больше всего от ярости. Выглядел поручик в этой истории как нижний чин: ему вахмистр хлещет по роже, а он в ответ - упаси Боже, руки по швам и молчи. Пллюнул и решил выпить водки в буфете. Подали анисовую, хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца - чтоб с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшего уже, дух салу передавшего. Выпил рюмку. Еще выпил.