Погонщики туч   ::   Гуревич Георгий Иосифович

С торжествующим ревом гидроплан пронесся по протоке, взрывая поплавками сонную воду. Шура очень хотела уловить момент отрыва от воды, но так и не смогла. Только она засмотрелась на берег – и вот уже на поплавках не оказалось струй. Серый плотик причала показался еще раз, теперь уже далеко внизу. Не похожие на себя, кургузые людишки махали руками. Один из них отряхивал рукав. Шура поняла. "Больше всего я верю в пыль" – вспомнила она наставление юноши в очках.

Затем, непонятно каким образом, под крылом оказался аэродром – широкое зеленое поле – и на нем начерченные по линейке и циркулем сопряжения неестественно желтых дорожек.

Под Шурой прошли бесконечные ряды самолетов, и солнце поочередно вспыхивало на их алюминиевой обшивке. Под крыльями транспортных самолетов – чудовищных белых рыб – дремали маленькие воздушные "мотоциклы". За ними стояли геликоптеры с наклоненными на бок, словно разомлевшими ото сна винтами; еще дальше – скоростные реактивные, с короткими треугольными крылышками; за ними – сверхзвуковые, веретенообразные, с шилом на носу, что-то вроде меч-рыбы на колесах.

Аэродром оборвался тенистым оврагом, и Шура увидела родной город. Он оказался не таким большим, как она представляла его себе. Он был виден весь сразу – синевато-зеленые склоны Кумысной поляны, железная дорога с красными спичечными коробками товарных вагонов, дома, похожие на кирпичи, поставленные на ребро, косое сплетение улиц, сбегающих к Волге, и белая блестящая полоса протоки с неподвижными, но усердно пыхтящими буксирами, и даже Зеленый остров. Театр умилил Шуру – гигантское здание с массивными колоннами казалось гипсовым музейным макетом, какие ставят под стекло.

Потом все повернуло. Самолет пошел над белесой гладью Волги. Поперек реки тянулся мост, рядом с ним лежала его тень. По тени моста шла тень поезда, над ней расплывалась тень пара.

За Волгой пейзаж стал унылым и одноцветным. Самолет набрал высоту – слились с землей деревенские домики, рассыпанные по балкам. Геометрические площади пашни, черные, бурые или зеленоватые, становились все реже. Исчезли и деревья – крошечные клочки зелени на тоненькой грибной ножке, – и внизу потянулись однообразные серо-желтые холмы, измятые оврагами. Через четверть часа Шура перестала узнавать села, устала восклицать про себя: "Ах, какой малюсенький!" – и отвела глаза от ландшафта.

Лейтенант Зорин сидел за штурвалом, и на лице его выражалось сосредоточенное внимание, как будто он перемножал в уме трехзначные цифры.

С трех сторон он был окружен циферблатами, кранами, ручками, кнопками, вентилями, рычажками, зеркалами. На черных циферблатах шевелились белые стрелки. По цифрам Шура угадала, что одна из них показывает высоту, другая – скорость, третья – наклон самолета, четвертая – количество горючего. Кроме того, здесь были манометры, счетчики оборотов винта, компас, часы, указатели кислородных приборов, угломеры и т. д. Глаза лейтенанта казались неподвижными, но руки почти все время перемещались между кранами и рычагами.

– Как вы успеваете следить за всем сразу? – с восхищением спросила Шура, но, не дождавшись ответа, отвернулась.

Со вчерашнего дня между ними установились отношения недружелюбного недоверия. Шура была самолюбива, Зорин тоже самолюбив, а одинаковые люди, как одноименные заряды, отталкивают друг друга.

Трения начались с самых первых слов – с высокомерного шуриного "Рекомендую вам немедленно отправиться…" Ни один генерал не разговаривал с летчиком таким пренебрежительным тоном, но Зорин не подумал, что генералы умеют командовать и знают, как говорить с людьми, а Шура впервые в жизни распоряжается незнакомыми и больше всего боится, как бы ее не подняли на смех.

Зорин выбрал себе почетную специальность летчика.