Погонщики туч   ::   Гуревич Георгий Иосифович

Моторы уже ревели, разгоняя рябь на плотной глади протоки, все прощальные слова были сказаны, провожающие девушки, исчерпав запас смеха, томились, поеживаясь от холода, терли глаза. Юноша в очках бросал камешки рикошетом. За Волгой, где-то за Энгельсом, вставало из речного тумана бледно-золотистое солнце, окрашивая латунным светом прозрачное утреннее небо.

– Чудесная погода будет, – сказала одна из девушек, понимающая толк в авиации, – самая летная погода.

– После обеда купаться можно будет, – добавила другая.

Мать Василия тотчас же ввязалась в разговор:

– Вам, озорникам, только и есть на уме что купанье, нет, чтобы о хлебе подумать. Хлеб-то горит от вашей погоды. Какие зеленя были у нас в Красном Яру, а нынче колоски-то сохнут. Хоть бы какой завалящий дождик пошел. В нашем колхозе весь урожай – от дождя. Ручеек – слава одна, скотину поить нечем. Богатая земля, а сухая. В старое время, бывало, хоть к попу пойдешь: у нас поп Афанасий – пьяница, царство ему небесное, но насчет дождя большой мастак был покойник. Только выйдет с иконой за околицу – глядь, уж накрапывает… Ты скажи мне, ученый человек, – обернулась она к профессору, который с интересом прислушивался. – Я не говорю против науки. Тракторы, комбайны, удобрения – это сила. А дождем, выходит, не вы заведуете. От бога дожди…

Профессор смущенно и вместе с тем довольно улыбнулся.

– Ученые работают над этой проблемой, – сказал он, – со временем они разрешат ее.

– "Со временем, со временем", – возразила старушка. – А урожай не ждет – ему подавай воду и баста. Не будет дождя – сгорит опять, как в сорок шестом году.

И тогда Шура Хитрово, стоявшая неподалеку, вдруг проговорила страстно и торопливо:

– Бабушка, скажите там всем у вас в Красном Яру, что дождь будет. Я не обещаю сегодня или завтра, но на этой неделе будет обязательно.

Старушка не одобрительно покосилась на нее.

– Этак и я тебе пообещаю, егоза! Не в этом году, так в следующем… Осенью полно их – дождей. Кому они нужны тогда!

– Настоящий ученый никогда… – начал профессор с упреком.

– Оставь, дядя, это старый разговор, – Шура отошла в сторону.

Но в эту минуту наверху на обрыве показался синоптик с метеосводкой в руках. Вдруг все заторопились, заговорили разом… Молодой человек в очках вручил Шуре букет и звонко поцеловал ее в обе щеки, так звонко, как целуют только посторонние.

– Надеемся на тебя, – крикнул он, – переходи скорее на пыль. Больше всего я верю в пыль.

– Журнал веди! – строго произнес его товарищ с трубкой.

Тетка Шуры толкнула в бок своего мужа.

– Скажи что-нибудь девочке… улетает… Родная ведь.

Пересиливая гордость, профессор нагнулся к племяннице:

– Ну, Шура, счастливого пути. Помни, что ты Хитрово. Не падай духом при неудачах. В другой раз добьешься. Неудачные опыты тоже нужны для науки.

Василий влез в кабину последний, надвинул крышку. Самолет грозно взревел, волны побежали от поплавка, раскачивая причал. Провожавшие замахали платками, мать Василия, скрестив руки под платком, победно оглянулась вокруг.

"Вот он какой у меня! – думала она. – На руках носила!"



СТАРТ

СТЫДНО сознаться, но начальник воздушной экспедиции товарищ Хитрово А. Л. в первый раз в жизни поднималась в воздух, если не считать перелета в Москву на пассажирском "Дугласе", совершенного еще в детстве.

Тогда, восьмилетняя девочка, она всю дорогу просидела на коленях у мамы. Маме было нехорошо, и соседке, полной даме с цветами на шляпе, тоже было нехорошо, и котенку, который летел с дамой в авоське, тоже было нехорошо – он все время жалобно мяукал. Кроме этого, Шура ничего не запомнила, и поэтому она с таким интересом оглядывалась сейчас, стараясь видеть все, что происходит внутри и снаружи.