Погонщики туч   ::   Гуревич Георгий Иосифович

И вдруг, словно вспомнив что-то, уставился испытующим взглядом на летчика. – Шурочка! Александра Леонтьевна, – произнес он ядовитым тоном, – к вам… – И, поворачиваясь к двери, добавил: – Вот вам, молодые люди, ваше начальство. Но не завидую вам, натерпитесь от этого начальства. Характерец, я вам скажу!

– Однако, – буркнул Василий, – хорошенькая командировочка досталась нам!

Девушка перехватила насмешливый взгляд, которым обменялись летчик и бортмеханик. Краска залила и щеки ее, и курносый веснущатый нос, и маленькие ушки, и даже шею за ушами. Видя смущение девушки, Василий даже пожалел ее и спросил добродушно:

– Так на чем мы будем катать вас, девушка?

Шура Хитрово резко выпрямилась:

– Во-первых, я для вас не девушка, а Александра Леонтьевна. Во-вторых, у нас не катанье, а научная экспедиция. Мы вылетаем послезавтра в шесть утра. Рекомендую вам немедленно отправиться на аэродром для приемки самолета.



ПОСЛЕЗАВТРА В ШЕСТЬ УТРА

В 6.00 послезавтра самолет, готовый к вылету, стоял возле причала на городской протоке Это была устаревшая боевая машина времен Отечественной войны, поставленная на поплавки и снабженная специальным оборудованием. На место снятого вооружения был приспособлен небольшой ветряной двигатель, в кабине поставлено какое-то громадное сооружение в кожухе из пластмассы. От него тянулись бесчисленные цветные шланги к ящикам и стальным баллонам.

Несмотря на ранний час, на дощатом плоту собралось немало провожающих. Пришла целая группа девушек в ярких платьях, с ними юноша в роговых очках и другой – постарше, широкоплечий, с коротенькой трубкой в зубах. Сама Шура приехала с дядей и теткой в автомашине. Профессор насупленно молчал – видимо, сердился за то, что его уговорили провожать. Тетка суетилась, виновато косясь то на племянницу, то на строгого мужа.

К шести часам на причале собралось человек пятнадцать, и каждый приходящий отводил Шуру в сторону и очень долго в чем-то убеждал ее.

– Ну, конечно, – отвечала девушка. – Ни за что не забуду… я же сама знаю…

Когда очередь дошла до молодого человека с трубкой, он протянул Шуре сложенный в шестнадцать раз и сшитый в тетрадь лист синьки, мелко исписанный на обороте, и сказал, выделяя каждое слово:

– Здесь все. Смотри почаще и записывай каждый пустяк. Главное – система. У тебя всегда: "неважно, запомню, завтра". Так чтобы этого не было. Имей в виду: не для себя летишь. Вернешься без дневника – будешь сидеть в Саратове.

– Эх, Шурка, – перебил его юноша в очках, – куда тебе! Отдай мне парашют и букет, я за тебя полечу…

Девушка, видимо, не любившая шуток, сразу обиделась:

– В конце концов, это даже нетактично, Глебов. Все согласились, чтобы я летела первая. Мне кажется, я имею право на это.

Неожиданно у Василия оказались провожающие. Накануне он отпросился у лейтенанта съездить в родную деревню – километрах в тридцати от Саратова, за Волгой. Четыре года уже не бывал дома. И вот вместе с ним приехала мать специально поглядеть, как сын подымается в небо.

Василий был известен в полку как песенник и задира, любитель поболтать, покричать, повозиться. И лейтенанту смешно было смотреть, как вдруг в присутствии маленькой старушки в черном платке Василий ходит в струнку, смущенно рокочет непривычным к шопоту баском:

– Оставьте, кушайте сами яблоко, мама. Оставьте, я без вас застегну, мама. Ну, что люди подумают!

– Ведь на руках его носила, – удивлялась сама себе мать Василия, – на этих самых руках.

Девушки заплакали от смеха, даже недовольный профессор улыбнулся, представив себе саженную фигуру Василия на руках у миниатюрной старушки.

Все было готово. Вылет задерживали синоптики, запросившие погоду из Астрахани.