Приговоренный   ::   Прашкевич Геннадий

Великий отшельник собирался нарушить обет молчания, это не могло не привлечь. Правда, доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера никого к старику не подпускали.

О чем Беллингер хотел сообщить прессе? Они не знают, Беллингер соображениями на этот счет с ними не делился. Как Беллингер чувствовал себя? Превосходно, он даже с утра позволил себе глоток виски. Он пил? Скорее, его можно отнести к умеренным трезвенникам. Он был подвержен депрессиям? Ноу коммент. Он выглядел как человек, принявший важное решение? Несомненно.

Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера на любой вопрос отвечали в высшей степени аккуратно.

Беллингер готовил к изданию какие-то новые вещи? Он что-нибудь написал за годы затворничества? Возможно. У Беллингера были любовницы? Беллингер отличался высокой нравственностью. А его известные литературные скандалы? О, это в прошлом. А его предполагаемые симпатии к крайне левым движениям? Домыслы. Скорее всего, домыслы.

Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера отбили все предварительные атаки журналистов. Но сама пресс-конференция не состоялась.

За пятнадцать минут до ее начала в номере Беллингера раздался телефонный звонок. Старик сам снял трубку, но разговор не продлился долго. Если быть точным, разговора в общем-то и не было. Беллингер выслушал неизвестного, ни слова не сказав в ответ. Потом он аккуратно опустил трубку на рычаг, подошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик и что-то из него достал. Ни доктор Хэссоп, ни литературный агент не придали этому никакого значения. Но затем прогремел выстрел.

Беллингер застрелился из старого “вальтера”. Разрешение на хранение оружия у него имелось.

Что это был за звонок? Беллингер часто разговаривал по телефону? Он ожидал звонка? Он прятался от кого-то? Ему грозила опасность?

Никто на эти вопросы пока не ответил.



4



“Господи, господи, господи, господи…”

Я спас Джека Берримена на острове Лэн, а Джек вытащил меня из бэрдоккской истории; мы не раз рисковали, мы прошли с ним через многое, но всегда вместе! А вот Беллингер, насколько я мог судить, ни на кого не мог опереться.

Что надо услышать по телефону, чтобы, повесив трубку, не раздумывая пройти к столу, вытащить из ящика пистолет и пустить пулю в лоб, не обращая никакого внимания на людей, которые, может быть, могли оберечь его от опасности?

Могли?

К черту!

Я ничем не хотел забивать голову. Я даже газеты не стал просматривать. Я устал от вранья, я сам не раз прикладывал к вранью руку. Я чувствовал: вокруг Беллингера разверзнется океан вранья, чем дальше, тем его больше будет. Я даже с Паном не встречался два дня — валялся на пляже, благо, вновь появилось солнце; а вечером сразу ускользал в свой домик.

Потом резко похолодало.

— Вам надо что-то купить, — заметил мне Пан, когда я все-таки у него появился. — Плащ. Или пальто. Что вы предпочитаете?

— Мне все равно.

Он подмигнул:

— Могу дать машину.

— Машину?

Рано или поздно я должен был связаться с доктором Хэссопом. Почему не сейчас?

— Ну, ну, — поощрил меня Пан, потирая рукой длинный небритый подбородок! — Вам тоже надо развлечься. Только я предупреждал — дороги неважные. Составить компанию?

— Не стоит.

— Я вижу, вы не из трусливых.

Он растянул тонкие губы в глупой усмешке, и я вдруг увидел — он не просто пьян, он по-настоящему пьян. И это с утра! Если он свалится вместе с машиной с обрыва, здесь отбоя не будет от полицейских и журналистов.

— Давайте ключи, — сказал я. — Пожалуй, лучше поехать мне, чем вам. Поменяемся ролями: я отправлюсь за припасами, а вы на пляж.

— На пляж? — Эта мысль развеселила его. — Почему нет? Почему не поваляться на камешках, пока они не остыли?

И пожаловался:

— Я даже пугаться стал с опозданием.