Птица малая   ::   Расселл Мэри Д.

Эмилио покачал головой. На сей раз он заговорил собственным голосом: .

- Потяни время. Скажи им, что тут нужен кто-то действительно классный. Пока стервятник тебя не сделал, ты еще можешь как-то влиять на ситуацию. У тебя есть что-то, чего они хотят, да? Как только они это получат, ты станешь им не нужен. И если стервятник склюет тебя, ты обретешь вечность как посредственность. - Затем Сандос опять исчез, смутившись, что дал совет, а взамен возник Эдвард Джеймс Олмос в роли гангстера-мексиканца, шипя: - Растягивай… удовольствие.

- А кто сделал тебя?

- София Мендес. Джонни вскинул брови:

- Латиноамериканка? Неожиданно Сандос рассмеялся:

- Вовсе нет.

- Она была хороша?

- Да. Вполне. Это был интересный случай.

Джимми уставился на него, внезапно ощутив подозрение. Когда Эмилио говорит «интересный», это часто означает «ужасный». Джимми подождал объяснений, но Сандос лишь устроился поудобней в своем углу, загадочно улыбаясь. Ненадолго Джимми вновь увлекся подливкой, а когда вскинул взгляд, то не сдержал улыбки. Он не знал никого, кто засыпал бы быстрее Сандоса. Энни Эдварде утверждала, что у священника только два режима: полный вперед или стоп-машина.

Джимми, который и ночью-то засыпал с трудом, завидовал способности Эмилио спать урывками, но знал, что причина тут не только в счастливой особенности психики. Сандос трудился по шестнадцать часов в сутки - он отключался потому, что был измотан. Джимми помогал ему, сколько мог, а иногда ощущал желание жить ближе к Ла Перла, чтобы быть под рукой.

Было даже время, когда Джимми и сам подумывал стать иезуитом. Его родители попали в Бостон вместе со второй волной ирландских иммигрантов, покинув Дублин еще до рождения Джимми. Его мать никогда не скрывала причины их переезда. «Старушка Ирландия была отсталой, подмятой церковью страной, наводненной священниками с подавленной сексуальностью, сующими носы в спальни нормальных людей», - заявляла она всякий раз, когда ее спрашивали. Несмотря на это, Эйлин признавала себя «католичкой по культуре», а Кевин Квинн устраивал мальчика в иезуитские школы просто из-за тамошней дисциплины и высоких стандартов обучения. Они вырастили сына человеком с щедрой душой, с потребностью лечить раны и облегчать ноши, который не мог стоять в стороне, когда люди вроде Эмилио Сандоса растрачивают себя на других.

Джимми посидел еще немного, размышляя, затем тихонько отошел к кассе и заплатил, возможно, впятеро больше, чем стоила их нынешняя еда.

- Ланчи всю неделю, о'кей? И следи за ним, пока он ест, - хорошо, Роза? Иначе он отдаст все какому-нибудь мальцу.

Роза кивнула, гадая, заметил ли Джимми, что сам только что умял половину чужого блюда.

- Я скажу, в чем его проблема, - продолжал Квинн, не зная, о чем она думает. - При весе в шестьдесят кило он берется за дела, где нужны девяностокилограммовые. Он же надорвется так.

Из своего угла Сандос улыбнулся с закрытыми глазами.

- Si, Mamacita* [Да, мамочка (исп.) ], - сказал он, соединив сарказм с нежностью.

Внезапно вскинувшись на ноги, Эмилио зевнул и потянулся. Вдвоем друзья покинули бар, вдыхая теплый морской воздух, каким тот бывает в Ла Перла ранней весной.

Если что-то могло упрочить веру Джимми Квинна в высшую мудрость власти, так это первые годы карьеры отца Эмилио Сандоса. Все тут казалось бессмысленным, пока не узнаешь итог и не увидишь, как упорно трудился коллективный разум Ордена иезуитов, продвигаясь в направлении, которое не постичь обычным людям.

Многие иезуиты были полиглотами, но Сандос превосходил в этом почти всех. Родившись в Пуэрто-Рико, он вырос со знанием испанского и английского.