Рай без памяти (Всадники ниоткуда - 2)   ::   Абрамов Александр

Коньяк в Сен-Дизье - мечта!

- Борис, а как мы с тобой на лестнице сидели! В "Омоне", помнишь?

Разговор идет по-английски, и Мартин тотчас же вмешивается:

- Я другую лестницу помню.

- Это какую?

- В казино. Как я по ней из автомата полоснул.

- И кончился Ланге. Кстати, ты, говорят, потом его живого встретил?

- Было дело. Без автомата.

- Жалеешь?

- Зачем? Прямой справа - и он уже слюнки пустил.

- А Этьен?

Мартин морщится.

- Он уже мертвый был, когда я ему о девушке из казино напомнил. "Иес, сэр", "Ноу, сэр". А глаза стеклянные.

Минутное молчание, и я спешу переменить тему:

- Женился?

- Нет. Девчонки нет подходящей.

- А Мария?

- Вернулся из Гренландии, а она уже замужем. Не верила, говорит, что вернусь. Кстати, знаешь за кем? За тем полицейским-оборотнем, которому я башку продырявил, а он даже не пошатнулся. В жизни он штучка, между прочим. Геракл с медными пуговицами. Три фута в поперечнике.

Мартин вздохнул, и я снова переменил тему:

- Старика видишь?

- Томпсона? Нет. Он сейчас в Пасадене грейпфруты выращивает. Вот такие. - Мартин показывает что-то вроде арбуза.

- Занятный старик, - говорит Зернов.

Но я отрубаю:

- Вредный.

- Нет, - задумчиво поправляет Мартин. - Честный. Только...

- ...без чувства юмора, - смеется Зернов.

Мартин весело подхватывает:

- Потому он меня и уволил в Гренландии.

- Когда?

- Вас еще не было. Мы только-только фиолетовое "пятно" обнаружили. Он все: вакуум да вакуум. И пристал: "Вы, говорит, о вакууме Дирака слышали?" Ну а я честно: "Нет, сэр". - "А кто такой Дирак, знаете?" Я опять: "Нет, сэр". - "А Эйнштейн?" - "Ну, об этом я слышал еще в колледже. Служил парень в бюро патентов, а потом теорию относительности придумал". - "А что, говорит, стимулировало открытие этой теории?" - "Заработать хотелось, сэр". Ну, он меня и уволил. Тут же. Приказал выдать наградные и отправить в Уманак. В Уманак я вылетел за вами, а наградные все-таки выплатили. Не мелочился старик.

Почему-то стало темнее, хотя до вечера было еще далеко.

- Гроза, что ли, собирается? - спросил я, выглядывая с веранды.

- Гроза прогнозом не предусмотрена. Без осадков, - важно сказал Толька.

Все засмеялись, даже Мартин, которому я перевел реплику Тольки.

- Все прогнозы врут, наши тоже, - сказал он. - А ведь и в самом деле темнеет.

Я повернул выключатель на стенке, но лампочка не зажглась.

- Выключили на линии. Говорю - гроза.

Но Толька все еще сопротивлялся: признать нашу правоту не позволял престиж.

- Ни одной же тучки нет. Откуда гроза? Да и темнеет не дальше рощи. За ней светло.

Но что-то на небе все же привлекло его внимание. Он нахмурился. Какой-то сумеречный заслон закрывал от нас дальнее, не затемненное тучами небо, и в этой непонятной сумеречности то и дело мелькали какие-то тоненькие, но яркие белые вспышки, точно искры электросварки.

- Непонятно, - проговорил он, как мне показалось, с какой-то ноткой тревоги.

- А косяки у двери совсем посинели, - заметил Зернов.

Действительно, белые косяки открытой в комнату двери стали неровно синими, причем синева расползалась и темнела.

- А туча не черная, а лиловая, - сказал Мартин.

Посыпались эпитеты:

- По-моему, багровая.

- Дальтоник. Нормальная крышка рояля. Даже блестит.

Мартин почему-то поднес к уху часы.

- Стоят.

- И у меня, - сказал Зернов. - Без четверти шесть.

Я не успел ответить - что-то ударило меня по глазам. Тьма. Черный бездонный провал, в котором исчезло все - и дом, и веранда, и мы сами. А может быть, это погасло солнце? Ведь такой тьмы не бывает даже во сне. И первое свидетельство обострившихся ощущений: стало странно жарко и еще более странно тихо. Даже сравнить нельзя это с тишиной одинокой бессонной ночи. Где-то тикают часы, скрипит пол, капает вода в кране. А здесь какая-то первобытная мезозойская тишина. И неподвижность.