Самый далёкий берег   ::   Бушков Александр Александрович

И что тут сделаешь? Прозябай да терпи…

Хлопает входная дверь, щелкает замок — дражайшая половина покинула квартиру, а доктор Терехов стоит у окна, смотрит, как она идет к автобусной остановке, все еще изящная, все еще приманчивая, и доктору горько.

У него серьезные подозрения, причем обоснованные. Что бы там ни было, он хороший психиатр и умеет отличать обоснованные подозрения от навязчивых состояний. Мозаика обширна: чересчур дорогие духи в сумочке, внушающие сомнения обрывки разговоров по телефону, продуманные и правдоподобные, но настораживающие в комплексе со всем прочим отговорки на тему “где-задержалась-что-делала”, намеки доброжелателей, наконец…

Доктор не унижается до пошлой слежки, но в глубине души понимает, что поступает так не из благородства, а исключительно для того, чтобы не взваливать на плечи дополнительные тяготы. И без того хоть волком вой. Проще внушить себе, что это ему только мерещится, и нет у нее никакого новорусского хахаля, и все ее объяснения — чистая правда, и все ее алиби — алиби и есть, а вовсе не продуманная система талантливой лжи. И не постанывает она, голая, в чьих-то небрежных объятиях, и в самом деле ночевала у подруги, и в самом деле пригубила коньячка на служебном девичнике, и два часа автобус ждала, а духи начальница отдала по широте души… Так проще. И без того тошно. Потому что в ответ на вопль “Изменщица! Шлюха!” получишь такое, чему не возразить…

Уж если быть ничтожеством, то не комплексующим. Иначе вообще кранты. Психиатр это понимает лучше, чем кто-то другой. Стиснем зубы и терпим. Хоть и не ждем чудес.

Потом он выходит на улицу, садится в троллейбус, послушно обилечивается, и троллейбус катит по длиннющему проспекту этого неимоверно вытянутого в длину города по берегам великой реки.

Если разобраться, это не троллейбус катит, это доктора занесло на борт машины времени, с иезуитским коварством прикинувшейся облупленным троллейбусом. И едет себе эта машина меж двух времен, меж двух времен, меж двух… Это заглавие одной из его любимых книг, точнее, результат удачных трудов переводчика. Нашелся же талантливый человек, смог же перевести “Time and again” как “меж двух времен”, хотя другие, попадалось где-то, так тупо и перепирают, бараны без чувства языка, “время и обратно”, буквалисты хреновы”.

Меж двух времен едет троллейбус, меж двух времен. Вокруг вроде бы давние, знакомые с детства дома, среди коих совсем мало новых, современной постройки — разве что парочка помпезных банков. Вот только вокруг этих знакомых девятиэтажек, пятиэтажек, присутственных зданий, памятников и магазинов кипит другая жизнь, то самое смешение времен.

Здесь ездят сверкающие лаком машины, да что там — не ездят, а вальяжно плывут. Здесь сверкают вывески шопов, где иные яства стоят больше месячной докторской зарплаты. Здесь прогуливаются девушки немыслимой ухоженности и упакованности. Здесь, проходя по улице, небрежно прижимают к уху мобильные телефоны, мимоходом узнают время по немыслимо дорогим часам и скрываются в немыслимо дорогих кабаках. Это и есть смешение времен, как думается доктору Терехову, давнему любителю фантастики. И это — хуже всего. Оттого, что — смешение, существуй новое и старое в двух разобщенных мирах, по отдельности, не пересекаясь, было бы не в пример легче…

А ему еще ехать и ехать, спрессованному в гуще социально близкого народа, потому что квартира его и место работы — чуть ли не в противоположных концах нереально вытянутого в длину города. Когда была возможность, не озаботился поменять квартиру, полагал, что по исполнении того самого неписаного договора дадут новую, а теперь все это нереально — и получить новую, и поменяться…

Ему еще ехать и ехать. И, чтобы отключиться, скоротать время, занять чем-то мозги, доктор Терехов вновь и вновь прокручивает в голове очередной сюжет ненаписанного фантастического романа, шлифуя его, ограняя, продумывая.

Правда, все это без пользы.