Странники Гора   ::   Норман Джон Томас

Если я спрячусь близ лагеря или стад, уверен, ночью будут выпущены сторожевые слины. Они для кочевников и пастухи, и сторожа; народы фургонов с приходом темноты всегда выпускают их из клеток, и те всю ночь напролет шныряют по прерии, передвигаясь молча и проворно, на человека нападают в случае, если тот нарушил территорию, которую они успели пометить как свою; откликаются они только на голос хозяина, и если тот убит либо покинул мир по каким-нибудь иным причинам, его зверя попросту съедают.

Мне не хотелось выслеживать кочевников по ночам. В конце концов, я сведущ в местных диалектах и могу рассчитывать на то, что меня правильно поймут. В противном случае, что ж… погибну как воин — с мечом в руке. Вообще-то, если уж мне суждено найти здесь смерть, то лучше погибнуть в бою — из всех, кого я знал на Горе, только народы фургонов имели касту палачей, специально обученных, подобно книжникам и врачам, своему изящному искусству.

Кое-кто из них сделал карьеру во время бесконечных войн враждующих горианских городов, кто-то — оказав услуги высокой касте посвященных, убарам или ещё кому-нибудь из заинтересованных в столь узкопрофильных специалистах. По понятным причинам палачи рядились в одежды с капюшоном. Поговаривают, что они сбрасывают колпак во время казни, так что осужденный на смерть мог надеяться увидеть лицо палача.

Меня раздражало, что, несмотря на то что я ясно различал клубящуюся пыль, что толчки под ногами, вызванные поступью могучих стад, становились все ощутимей, я ещё не приблизился к ним. Правда, теперь мне отчетливо слышался гонимый ветром к стенам далекой Тарии рев тысяч животных. Пыль стала тяжелой, словно в воздухе сгустилась ночная тьма; трава, земля — все сотрясалось подо мной.

Я миновал горящие поля, пылающие крестьянские лачуги, дымящиеся крыши амбаров с полопавшимися скорлупками черепиц, поваленные стены птичников, клетки, в которых некогда держали небольших верров — домашних и безобидных, так отличавшихся от своих диких сородичей — крупных, злобных хищников с Волтайского хребта.

Неровная линия над горизонтом видоизменялась — теперь над ним, подобно смерчу, круговороту, поднималась бескрайняя, высокая арка, соединившая небо с тучными стадами — смерчи вздымающейся пыли, подобно черному дыму, тянулись в небо, сливаясь там в одно могучее, зловещее облако. Оно надвигалось.

И вот появился первый всадник. Он поскакал мне навстречу; солнце блеснуло на острие его копья. У него был маленький, круглый, обитый кожей щит, конический, отороченный мехом шлем и маска из мелкой металлической сети, спущенная со шлема на лицо и оставлявшая только узкие прорези для глаз Стеганая меховая куртка открывала развитую мускулатуру рук и груди. Кожаные сапоги были тоже украшены мехом. Ремень поблескивал пятью пряжками Я заметил легкий кожаный шарф, плотно намотанный на шее, чтобы уберечь чувствительную кожу от пыли, ветра и солнца.

Он держался в седле очень крепко. Копье оставалось притороченным на спине, в руке воин сжимал небольшой, но мощный костяной лук — типичное оружие народов фургонов, и сбоку у седла болтался черный лакированный колчан, вмещавший до сорока стрел. Кроме того, к луке седла крепилась свернутая в моток веревка — лассо для ловли босков. И с другой стороны — длинное бола с тремя грузами — оружие, используемое для ловли тамитов и людей. У седла, так, чтобы всадник легко мог дотянуться до оружия правой рукой, имелось семь ножен — футляров легендарной кайвы — оружия, давно заменившего кочевникам и меч, и нож. Как я слышал, кочевнику отец и мать сначала дают лук, кайву и копье, а затем уже имя. Кстати, именем кочевники дорожат и всячески избегают произносить его без нужды, как, впрочем, многие на Горе.