Наводнение   ::   Высоцкий Сергей

Растерянность или спокойствие, бледность или краска на лице - это могло ровно ничего не значить. Нужно было хорошо знать человека, чтобы делать выводы.

- Мне бы хотелось поговорить с товарищем Казаковым. Вас зовут Игнатий Борисович?

- Да. Проходите, пожалуйста, - пригласил мужчина, справившись с растерянностью. - Вот сюда можно повесить плащ... - Он отступил от дверей, пропуская Корнилова.

- Два дня назад здесь, в переулке, ограбили кассира. Это произошло днем, но, может быть, кто-то из вашей квартиру находился дома? И смотрел в окно...

- К нам уже приходили из милиции, - словно бы обрадовавшись, быстро ответил мужчина. - Разговаривали с мамой. - Он открыл дверь в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Усадив Корнилова в скрипучее кресло, сам присел на краешек стула, всем своим видом показывая, что визит Корнилова в эту квартиру случаен и тотчас закончится. - Ни меня, ни мамы в то время не было дома.

- Вы живете втроем?

- Да. Третий - дед. Но он уже много лет болен... Паралич.

- А ваш дедушка ничего не видел, Игнатий Борисович?

Казаков развел руками и снисходительно усмехнулся:

- Вы понимаете, дед... - Он понизил голос и, оглянувшись на прикрытую дверь в другую комнату, покрутил длинными пальцами у головы.

Корнилов вспомнил очень пристальный, но вполне осмысленный взгляд лохматого старика и подумал: "Неужели у сумасшедшего может быть такой умный взгляд?"

- А если мне попробовать поговорить с ним?

- Но ведь он болен... Не повредит ли это ему? - с сомнением произнес Казаков. - Можете попытаться, впрочем...

Он поднялся со стула и сделал несколько шагов в нерешительности, будто надеясь, не передумает ли Корнилов. Игорь Васильевич отметил, что у Казакова ладная спортивная фигура, и почему-то подумал: "Интересно, он еще не женат или успел уже развестись? Хотя, впрочем, с больным дедом, наверное, забот немало".

Они вошли в большую, узкую комнату, и в нос резко ударил затхлый воздух. Корнилов только чуть позже понял, что все здесь провоняло сигарным дымом. Первое, что бросилось ему в глаза, - старое штурвальное колесо на стене и в нем поблекшая фотография большого парохода. Длинная труба придавала пароходу старомодный вид. Еще на нескольких развешанных на стене фотографиях, в черных, посеревших от пыли рамках тоже были изображены пароходы.

Масса старых журналов на полках вдоль стены, просто разбросанных на полу, на маленьком круглом столике. Но Корнилов тут же отвел глаза от них и взглянул в окно. За легкой кружевной занавеской, за пыльным стеклом огромного венецианского окна виднелись ограда церковного дворика и кусок переулка. Перед окном в кресле-каталке сидел человек. На скрип двери он обернулся, и Корнилов узнал его. Это был тот самый старик, которого он видел с улицы.

- Здравствуйте, - сказал Игорь Васильевич.

Старик кивнул.

- Он немой, - прошептал Игнатий Борисович, глядя в сторону. - И слышит плохо. Ему надо писать. Да вы присаживайтесь. - Он пододвинул Корнилову стул с высокой резной спинкой. - Вот тут и бумага у нас всегда лежит...

Старик смотрел с интересом, и Корнилову показалось, что он рад его приходу. Взяв из стопки лист бумаги, Игорь Васильевич написал: "Два дня назад в Тучковом переулке напали на кассира. Вы ничего не видели из окна?" Закончив писать, он протянул листок старику и хотел дать карандаш, но тот проворно вытащил из нагрудного кармана суконного френча шариковую ручку и стал медленно писать на том же листке.

Корнилов вдруг спохватился, что не знает, как зовут старика, и спросил об этом у Казакова-младшего.

- Григорий Иванович.

В это время в прихожей хрипло тренькнул звонок, и молодой Казаков пошел открывать дверь. Старик неожиданно, рывком наклонился к Корнилову и сказал хрипловатым голосом:

- Скажите ему...