В эпоху унимо   ::   Карапанчев Александр

И если я правильно воспринимаю происходящее, каких только чудаков нет на белом свете!

Он вспомнил костюмы Хорхе. Пора было подумать об одежде. Сможет ли запрограммированный маг создать ему одежду, многократно описанную любимыми классиками?

Джордан нервно перебирал старинные костюмы, на его макушке вальсировали котелки и цилиндры, улетающие прямо в пасть двух каналов. Небо мерцало вечерней синевой, не удостоенной вниманием Унимо, и поэтому избежавшей его сырьевых накопителей (или она была капризом какого-нибудь неизвестного чудака?).

На этот раз в механическом голосе явственно прозвучали извиняющиеся нотки:

– Недавно мы сделали предупреждение тем нашим клиентам, которые по рассеянности или из старомодных труднообъяснимых побуждений задерживают продукты Унимо. К сожалению, число подобных нарушителей постоянно увеличивается, и Унимо решил подвергнуть их наказанию. Первым будет наказан студент Жюль Хенек из башни № 15225. В течение 10 часов 45 минут он задерживает у себя черешневое дерево, доставленное ему в безупречном состоянии. Особые приметы дерева: молодое, цветущее, с двумя неидентифицированными до настоящего времени птичками на ветках и примерно с тридцатью пчелами.

– Так я и знал, – вздохнул профессор. – Лем ему надоел и он увлекся своими старыми мечтами о природе. Хоть ты ему кол на голове теши – человека из него не выйдет.

– Разумеется, – монотонно продолжал Унимо, – потери в данном случае ничтожны, трудно поддаются математическому выражению. Однако сам факт симптоматичен, решение не подлежит обжалованию: Жюль Хенек в срочном порядке лишается собственного аппарата, а дерево дарится ему, дабы он мог, сравнивая его аромат с приобретениями своих ближних, оценить по достоинству собственный проступок. Еще раз аппелируем…

Джордан элегантно и вполне сознательно швырнул очередной котелок в канал. Возвращаешь котелок – получаешь новый. Так полагается, верни ложечку или, скажем, цветущий сад –  и получишь более свежий, головокружительный, более необходимый предмет. «Пускай Жюль пеняет сам на себя. Пусть теперь бьется головой в свою черешневую прихоть с ее цветочками, птичками и другими атрибутами!» – махнул рукой отец. Жюль опозорился, лишь бы Хорхе и Пентелея теперь не подвели его.

Ночь опустилась на планету, когда мудрый книгочей более-менее достиг желаемого в области одежды. Ровно 14 часов он провел на ногах, бодрый, вдохновенный, неистощимый на выдумки. В столь сжатый срок ему удалось умыться, позавтракать, одеться и порассуждать на самые разные темы – разве этого мало в эпоху Унимо?

Его взгляд скользнул по книжному шкафу. На полках пестрели переплеты книг классиков XIX и XX века. «Всю свою жизнь я рылся в этих книгах, – горько рассмеялся Джордан Хенек, – и что же я узнал? Даже если бы я тысячу сезонов подряд превращал их в плоть от мысли своей, и тогда вряд ли бы додумался до чего-нибудь, подобного Унимо. Хотя, как знать? Как бы то ни было, сейчас все мои проблемы решаются самым великолепным образом. Моя деятельность становится излишней, впредь я буду спокойно сидеть у двух этих каналов, чтобы жить, как я хочу. Зачем же тогда я потратил все эти долгие годы на общение с минувшими веками?»

Джордан приступил к планомерному опустошению книжных полок. Клейст, Чапек, Ибсен, Жюль Верн, Толстой, Павезе, Станев, Диккенс, Лорка, Ивашкевич исчезали, возвращались в небытие, чтобы стать сырьем, из которого можно было получить разнообразные товары потребления.

В его руках зашелестели пыльные тома Флобера. «Вот, – чихнул литературовед, – его-то я, наверное, так и не понял до конца: как это – отсутствовать, и в то же время – направлять».