Валентин Понтифекс   ::   Силверберг Роберт

Однако я и так хорош, правда, мама?

Они посмеялись, и, несмотря на усталость, мать обняла его и даже протанцевала вместе с ним по комнате, а затем, отпустив, сказала:

— Время поджимает. Пора идти.

— Да, пора. — Он направился к двери. — Как все странно… Я отправляюсь на ужин к столу самого Коронала, буду сидеть рядом, сопровождать его в поездке, поселюсь на Замковой Горе…

— Да, это очень странно, — тихо сказала Эльсинома.

Все они — Эльсинома, Эйлимур, его младшая сестра Марона — встали в ряд, и Хиссуне торжественно, друг за дружкой поцеловал их, пожал руки и отстранился, испугавшись за свои одежды, как только женщины попытались заключить его в объятия. Он видел, что мать и сестры взирают на него, как на богоподобное существо или, в крайнем случае, на Коронала, будто он утратил всякое отношение к своей семье, спустился с небес, чтобы сегодня вечером величаво пройтись по этим безрадостным комнатушкам. Ему мнилось, что вовсе не он провел восемнадцать лет жизни в этих закопченных комнатушках на первом уровне Лабиринта; он есть и всегда был Хиссуне из Замка, кандидатом в рыцари, завсегдатаем королевского двора, знающим толк во всех его удовольствиях.

Глупость, безумие. Ты не должен забывать, кто ты такой, и с чего начинал, говорил он себе.

Но как трудно не вспоминать все время о перемене, происшедшей в их жизни, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Так много перемен. Когда‑то они с матерью работали на улицах Лабиринта: она выпрашивала кроны у проходящей знати, а он бегал за путешественниками, настойчиво предлагая им свои услуги в качестве гида за полрояла или около того, чтобы провести их по живописным диковинам подземного города. А сейчас он пользуется покровительством Коронала, и мать за счет его новых связей стала буфетчицей в кафе во Дворе Шаров. И все это — за счет удачи, сверхъестественной и невероятной удачи.

А только ли в удаче дело? Когда ему было всего десять лет, он предложил свои услуги высокому светловолосому человеку, даже не подозревая, что этот незнакомец был не кем иным, как Короналом Лордом Валентином, свергнутым и оказавшимся в Лабиринте, чтобы добиться поддержки Понтифекса в борьбе за утраченный престол.

Но само по себе это событие могло и не иметь никаких последствий. Хиссуне часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся Лорду Валентину, что заставило Коронала вспомнить о нем, отыскать после реставрации, забрать для работы в Доме Записей, а теперь призвать в святая святых государственного управления. Вероятно, причиной тому его непочтительность, саркастические замечания, холодная, небрежная манера держаться, отсутствие благоговения перед Короналами и Понтифексами, и его самостоятельность, проявившаяся уже в десять лет. Должно быть, это и произвело впечатление на Лорда Валентина. А эти рыцари из Замка, подумал Хиссуне, все такие вежливые, изысканные: наверное, в глазах Коронала я выглядел чужаком, почище какого‑нибудь хайрога. А ведь в Лабиринте полно всяких мальчишек. Любой из них мог бы уцепиться за его рукав. Но удача улыбнулась именно мне.

Он вышел к небольшой пыльной площади, на которой стоял его дом. Узкие кривые улочки района Двора Гваделумы, где прошла его жизнь, разбегались в разные стороны, а по бокам виднелись скособочившиеся от возраста тысячелетние ветхие здания, составляющие границу мира. При резком, слишком ярком свете — таким светом, столь не похожим на мягкое золотисто‑зеленое солнце, лучи которого никогда не достигали подземелья, был залит весь этот уровень Лабиринта — выщербленная серая кладка старых зданий просто кричала о страшной усталости, об изношенности камня. Хиссуне попробовал вспомнить, замечал ли он когда‑нибудь раньше, насколько тут убого и уныло.

На площади было полно народу.